Зародов тиснул тяжелый кулак в доски стола:
— Не выяснять, а к стенке их. За одно только убийство в совхозе — без суда.
Замолчал, покашлял, а глаза стали холодными и злыми.
— Что ты собираешься делать, Федор?
Колоколов тихонько выругался. По его лицу было видно, что вопроса председателя он ждал, и сразу поугрюмел. Не то что на спектакле, в первом ряду, улыбающийся, хлопающий в ладоши своей дочке, распевающей со сцены революционный гимн. Не то что вчера вечером, когда чаевничали и мирно толковали о Пилсудском и Врангеле, о продразверстке и продналоге.
— Я бы, Афанасий Власьевич, запашкой своей занялся. А то еще мост бы накатывать с твоим плотником, — с грустью проговорил он.
Зародов растерянно вскинулся на него, помедлив, сказал с улыбкой:
— Я бы тоже плотником пошел в подручные, чем вот здесь в исполкоме с утра до ночи. Куда лучше забивать гвозди в кряжи, чем лаяться до хрипа в глотке, гонять в пролетке по деревням, готовить речи. А грамота у меня, сам знаешь, класс приходской. Куда лучше, — повторил он и пригладил жидкие, как у мальчишки, спадающие на лоб волосы. — Сегодня утром слышу — кричат птицы. Летят... — Он потер щеки, уже мечтательно прибавил: — И реки играют вовсю.
— А я, — подхватил опять приободрившийся Колоколов, — вышел сегодня утром на крыльцо босым и ничего — теплы доски, как все равно в мае.
И было похоже — сошлись два мужика-хлебопашца. Нет для них этого кабинета — бывшей волостной управы, где драный диван, где старинной выделки шкаф да стол, на котором гора бумаг, да окна с видом на базарную площадь, которая все еще кишела народом. А была запашка и были руки, которые тянулись к упряжи, и были ноги, которым пора уже идти за плугом по рыхлой борозде.
Первым пришел в себя начальник милиции. Он склонился к столу — точно сообщал какую-то секретную информацию:
— Пятерых я возьму с собой, Афанасий. Сначала Петра Башкирова.
— Это что недавно из армии? — спросил Зародов.
Колоколов кивнул головой.
— Парень бойкий... А еще Александра Вьюшкина.
— Ивана сын?
— Да, — опять отозвался как-то быстро Колоколов. — Видел его? Ну и вымахал парень, пока служил в уездной милиции. А тут женился на Дашке Кропиной из Никульского да вот и перебрался к нам в команду. А еще Вальку Горшкова... тихий парнишка, но усердный. Самсонова Петра Федоровича — хоть и в возрасте, с бородой, но фронтовик. По пути захватим Гаврилу Точилова. Гаврила стреляет метко. На охоте как-то подивился я на него. Да вот еще, — тут он оглянулся на Костю, — товарищ Пахомов?
— Ага, товарищ Пахомов, — воскликнул тут Зародов, и Костя увидел теперь на себе эти спокойные серые с синеватинами глаза.
— Это хорошо, что губерния прислала нам своего работника. И нам надежнее. Посоветуешь, подскажешь... Ты куда собираешься? — обратился он с доброй улыбкой. — Надумал?
Костя помедлил с ответом — то ли у хутора Мышкова в сушилке устроить засаду, то ли ехать в Игумново?
— Пожалуй что в Игумново поеду, — ответил, решив окончательно, — только не как агент, а просто на «Неделю красного пахаря»... Ну, плотником или же в кооперацию, или же пильщиком. Продольной пилой я умею немного. Крыши крыл с отцом своим.
— В Игумново? — встревоженно переспросил Зародов. — Это опасное село...
Он выбрался из-за стола. В черной солдатской гимнастерке, черных штанах, спущенных на тупорылые короткие сапоги, пошел по шаткому полу, и стук каблуков был четок, размерен. Костя и Колоколов выжидающе смотрели на его немного грузную фигуру, на крепкую шею, захлестанную ветрами, в красных полосах от жесткого ворота гимнастерки, на желваки скул, которые взбухали то и дело.
«Что ж он, — подумал Костя сердито, — за мальчика принимает меня? Будто и нет у Пахомова двух годов службы в губернском уголовном розыске?»
«А вообще — что ж, — тут же сказал кто-то на ухо ему, — и всего-то два года. Ну, ликвидировал банду Артемьева — так вместе со всем составом розыска, застрелил при побеге рецидивиста Мама-Волки, арестовал с Иваном Граховым и Павлом Канариным шайку злоумышленников в сторожке городского кладбища, едва не сгорел в пламени особняка, зажженного уголовниками, ну да десяток рецидивистов, которых брал в трамваях, в синематографе, в притонах... Много ли это? Да и не расскажешь обо всем председателю волисполкома... Зачем ему это...»