— Завтра ты идешь с нами на обоз?
— Иду, — бросил коротко и шагнул в темноту, в теплоту весеннего ветра, летящего с реки от черных свай плотины. Ревущие потоки мутной от глины весенней воды нагоняли волны влажного воздуха. Сучья деревьев качались неистово, сшибались друг с другом, трещали. Сквозь них проглядывалось серое небо и мерцающие то ярко, то бледно звезды.
запел Розов.
Показалось Осе, что это поет цыган, проезжая по откосу в своей телеге, среди кучи разноцветного тряпья. Только не было звона гитарных струн.
— Красиво поете, — послышался голос Растратчика. — Вам бы, Павел Иоаннович, певцом в театр или даже в какой-нибудь шансонет.
— Шансонет, — фыркнул Розов, прервав пение. По голосу его можно было понять — слова Растратчика польстили. Уже задумчиво, с мечтательностью: — Вот выберемся из этой прорвы если, может, и пойду в певцы.
«Выберемся ли?» — подумал Оса. Он резко повернул голову, вскрикнул:
— Стой, Мышков...
— Фу ты, черт...
Черная тень за стволами берез двинулась вниз, пряча что-то в карман. Вот она осветилась бледным светом, исходящим от звезд.
— А я думал, уж не агент ли какой здесь притаился. Еще бы немного...
Мышков смахнул с пня корье, сор, крякнув, уселся и потер впалые виски ладонями:
— Извелись вконец... Как-то надо кончать эту музыку. Вчера старика порол кнутом, — добавил он устало и разогнул спину, взглянул сбоку на Осу пристально и быстро. — За лошадь вцепился, как клещ... Ну и не выдержал. Только пыль летела. Почему Симка в Андроново пошел? — спросил он неожиданно.
— За патронами и пироксилином. А еще на баяне захотелось поиграть.... Музыкант, ишь ты...
Оса подвигал пальцами. Дома в Красилове, на горке для посуды, стоит и теперь гармонь — пятнистые цветастые бока ее увидишь сразу, едва шагнешь через порог.
— У меня ведь, Мышков, тоже есть гармонь, — признался он, улыбнувшись вдруг с какой-то радостью. — Отец перед германской на ярмарке в Никульском купил. А играть так и не научился. Дружок все играл. Бывало, пойдем на вечорку, он идет, играет, а я рядом песни пою, под свою-то гармонь.
Мышкова точно развеселил рассказ о гармони, хохотнул, а заговорил угрюмо:
— Поиграть, значит, Симка захотел. — С усмешкой нехорошей уже: — Может, у него гнусность в башке.
Оса сразу вспомнил дурашливую улыбку Симки в подвале. «Поиграл он у Лизаветы или нет?» И чувство злорадства заставило его сказать:
— Ты же посылал Симку в усадьбу. Узнать, в здравии ли супруга твоя. А теперь вроде как не по нутру стал Симка.
Мышков исподлобья глянул на него и вытянул шею к реке: там что-то неслось, поплюхивая, то окунаясь в серебрящуюся воду, то всплывая.
— Утопленник, что ли? — спросил он негромко и присел на корточки, как тогда в лесу у сторожки. Того и гляди запрыгает по-лягушачьи к этой заваленной сором заводи.
— Топляк это, — ответил Оса. — Человек застрял бы в сваях у плотины. Топляк это.
Тогда Мышков, точно успокоенный этими словами, обернулся:
— Я не только ради жены посылал.
Помолчал, покачался с боку на бок. Осе показалось, что он собирается подняться и уйти.
— Узнать надо было... Шифр один должен был прийти на имя отца. Сигнал. Событие готовилось в губернском городе. Ну, а мы бы здесь. Сразу бы волость взяли, потом на город двинулись. Только сигнал не появился. Может, Кронштадт страху нагнал.
Оса даже присвистнул:
— Выходит, что ты не с поезда. Говорил, будто от проверки документов. А сам по делу. Вроде шпика...
Мышков не ответил — опустил голову, бормотал по-пьяному, рыдающим голосом:
— Лучше бы не встречать того поручика. Надеждами зажег. А тут еще о Кронштадте Симка донес. Ну, пошло, думал. Как плотину прорвало... Победа. А вчера сам был в усадьбе, на час всего, вором тоже, вроде тебя. Про конец Кронштадта узнал от Лизы. И что вестей никаких. Понятно все стало. А тут еще Лиза отказалась со мной уходить за кордон. Не нужны ей ни Венеция, ни Париж. К маме с папой захотела. Едва упросил ее побыть с родителем, поухаживать. К черту, — прорычал истерично и махнул яростно кулаком. — К черту... Заживем по-заграничному.
Оса еще больше помрачнел, голос Мышкова раздражал так, что сжимались кулаки.
—Ты что ж, Мышков, думаешь, мы бы и пошли за тобой на город, — грубо проговорил он. — Тот же Васька. Не любит он под командой.