Теперь Николай чувствовал даже облегчение, когда Катерина возвращалась из совхозной столовой, где работала с начала уборочной, и размышлять попусту становилось ни к чему да и невозможно.
— Сеновал-то ты поправил, — говорила Катерина, — а что складывать собираешься?
— Да будет солома, — отвечал Николай.
— И куда ты на одной уедешь?
— Так ведь кормили, бывало…
— Бывало, корова по деревьям скакала, — передразнивала Катерина. — Ты бы, чем бирючиться, с Тимкой Урюпиным подружился. Его теперь фуражиром поставили, а со станции давно сено тюками возят. Да попросили бы Ваську, навозили бы в сарай центнеров пять-шесть, пока их в скирды не уложили.
— С Тимкой подружись, Ваську пригласи, а поймают — мне одному тюрьма?
— Так всех и переловили!
— Сама же говоришь, строго с кормами.
— Строго и с продуктами, а пельмени ты с каким мясом ешь? Твоя свинья покамест поросеночек!
Николай дальше не спорил, а Катерина сказала как-то:
— Придется мне на ферму или на свинарник переходить, — потом вздохнула: — На свинарник лучше, да туда не вот пролезешь. Старый в зиму закрывают, а на механизированный только шестеро перейдут. Но можно и на ферму подсменной… Ты че молчишь?
— Можно, конечно, — отозвался Николай, — Витька только беспризорным останется.
— А ты на что?
— Да не вечно же я буду груши околачивать!
— А почему ж тогда на комиссиях тебе ни да ни нет не говорят? Уж и надоело, сколько ездишь-то.
— Я же говорил: больничный продлевают по закону.
— Дали бы тебе работу по закону, — заметила Катерина.
На это Николаю отвечать было нечего.
Вообще как-то тяжело ему стало с женой. Словно проявилось то, чего он опасался еще в первую ночь дома. Какую-то свою линию Катерина гнула хоть и не напористо, но и не без слабины. Надоели ей уже и поездки его в райцентр…
Но в августе наметились перемены. Подтелков пообещал Катерине перевести ее после уборочной на ферму, а уборочная не должна была затянуться. На очередной перекомиссии и Николаю было сказано два лишних, необязательных вроде слова, а на следующей ему закрыли больничный и выдали справку — освобождение от тяжелого физического труда.
— Возможно, появятся какие-то трудности, — сухо наставляла его председатель комиссии, — а это может быть, — прежние занятия вам не по силам. Это помните. Тяжелый труд убьет вас.
— Ну, уж вы скажете, — пробормотал молодой хирург.
— Вы не хуже меня знаете, Михаил Васильевич, насколько это серьезно. Акимов выглядит неплохо, мы даже чуть раньше срока принимаем это решение, но обольщаться не стоит.
— Да я ничего, — вставил Николай, — я, как скажете…
— Разговаривать будешь со своим начальством, — сказал хирург.
— Ну, что ж, — кивнул Николай.
— А может, больного в межрайонную на обследование проводить? — неуверенно проговорила полная врачиха.
— Вас, Полина Владимировна, как всегда, осенило не вовремя, — сухо заметила главная, расписываясь в бумагах.
Николай отвел взгляд от покрасневшей толстушки, которую звали так же, как и его мать.
Потом его одолели сомнения. Пожалел он о том, что загодя не подыскал себе подходящей работы. А все неудобно казалось появиться в конторе без неотложного дела. Теперь, возвращаясь домой, он думал, что придется терять лишние дни в хлопотах, конец которых был не ясен. Новой должности ему не придумают… Одна тягомотина кончилась, и следом маячила новая.
«А может, и по-уму все выйдет», — тешил себя Николай.
Глава 10
ПЕРВАЯ ПОПЫТКА: НИ ХИТРОСТИ, НИ НАГЛОСТИ, НИ УМА
— Вот и все, — сказал он жене. — Аттестован, — и протянул справку. — Инвалид третьей группы годности.
— Да что ты мне-то ее показываешь, — взглянув, сказала Катерина. — Мы давно знаем, что ты живой.
Николай насупился, пряча справку.
— Ну, ты как-то прям…
— А что я, скакать должна? — удивилась Катерина.
— Не обязательно.
— Ну, и все тогда, садимся ужинать.