Вечером прибежал мальчишка: приехал тятин брат, сидит смурной, ноги у него не ходют, посмотрите, дяденька доктор… Ван пошел, а через двадцать минут пошел «тятин брат», и Ван завалился домой измученный и счастливый, и благодарно принял у Деи овсяный кофе, и провалился в сон. Его разбудил грохот, ломились в дверь, кричали: открывайте, военная полиция, говор был чужой, жесткий, это были полицейские из города, Дея помчалась вниз, в холод и мрак подпола, едва не срываясь со стремянки, и он слышал, как она устроилась там и затихла, и только тогда пошел открывать. За дверью были двое, Вану тут же заломили левую руку и потащили к машине, он покорно шел, опираясь свободной рукой на костыль, надеясь только, что они не полезут обыскивать дом, но оба полицейских сели по бокам от него, и машина тронулась. Они приехали в госпиталь, и худшие мысли Вана таким образом подтверждались. Он надеялся, что это из-за плена или кто-то из крестьян, позавидовав его «пищевым доходам», настучал на него, как на изменника, — мол, анекдоты рассказывал и т. п. Но дело явно было в Дее, и Ван испугался всерьез. Его вели коридорами, потом по лестнице — вниз, в подвал, а потом один конвоир ушел, а второй велел Вану сесть и ждать, и через пять минут из двери напротив выкатился колобком господин майор военной службы доктор Веррер.
— Зря ты сопротивляешься, — сказал Веррер, — ты же врач, Ван-разливан, да еще какой, я же помню. Не нужна мне эта девчонка, я уже что хотел понять через нее — все понял. Да и вообще, — хохотнул он, — ты же знаешь, у меня правило: я с пациентками — ни-ни, пусть даже и с бывшими.
— Знаю, сказал Ван, а про себя подумал: это правило ты, сука, выработал, когда одна тетка подала в суд на Януса, сильно ты тогда испугался, видно, совесть была нечиста.
— Ну вот, сказал Веррер, заберешь ее сюда с собой, я вам комнату дам, ты же хороший специалист.
— Паул, — сказал Ван, — что ты с ней делал?
— Е, — захихикал Веррер, — ты мне сейчас не партнер, не коллега. Соглашайся — все расскажу, ты же врач от бога, Ван, ты же мечтал об исследованиях, у меня тут такие дела — ты упадешь, мне ничего не жалеют, любые материалы, любые анализы, прямо от правительства все идет.
— Паул, — спросил Ван, — как они ее у меня нашли?
— Бирка у тебя под кроватью валялась, госпитальная, — сказал Веррер.
— Ясно, сказал Ван.
— Ну так как? — спросил Веррер.
— Слушай, — сказал Ван, — ты же во мне не невропатолога ценишь? Знаешь, да?
— Знаю, — сказал Веррер, сразу очень серьезно. — Мальчишку тут привезли со сломанной ногой, я его помнил, его уже привозили к нам раз, у него был спастический паралич, ты не поверишь, но я его узнал, мать мне все рассказала, слезами обливалась и молитвы за тебя возносила.
— Ясно, сказал Ван.
— Не знаю я, что ты делаешь, сказал Веррер, — не верю я, что у тебя лаборатория на дому, и в лекарства, которые такие вещи за 20 минут лечат, не верю.
— Правильно делаешь, — сказал Ван.
— Знаю, что правильно, — отмахнулся Веррер, — ты мне скажи: пойдешь ко мне?
— Нет, Паул, не пойду, — сказал Ван как-то даже весело.
— Почему? — спросил Веррер. Он явно ничего другого не ждал.
— А не люблю я, Паул, правительственные проекты во время войны, — так же весело ответил Ван. — Я, Паул, тоже не знаю, что ты делаешь, но делать то же самое не хочу и не буду.
— Подумай, — сказал Веррер.
— Я подумал, — улыбчиво ответил Ван.
— Жаль, — сказал Веррер, — я тебя заставлю.
— Хорошо запел, Паул, — сказал Ван.
— Выбора нет, — сказал Веррер, — ты мне нужен. Сам прибежишь. А сейчас иди.
— Прощай, Паул, — сказал Ван.
— До свиданья, Ван, — сказал Веррер, и Вана отвезли домой.
Весь следующий день они провели запершись, отдыхая от страха и не думая ни о чем, кроме друг друга, а в пятницу с утра Ван пошел выменять зерно на молоко. Когда он вернулся, Дея была в слезах и рассказала, что в его отсутствие двое в масках ворвались в дом, тихо подкрались, она не успела спрятаться и от испуга взлетела к потолку и там забилась в угол, один чуть не грохнулся, а второй очень спокойно сказал: так, так, — и они ушли.
— Ты их узнала? Они из госпиталя? — спросил Ван.
Нет, не узнала, но один по одежде и осанке из местных крестьян, тот, который испугался, а второй как будто горожанин. — Пей молоко, — сказал Ван, — и ложись спать. Это чья-то дурацкая выходка, наверное, искали меня, не хотели быть узнанными, психи какие-нибудь лечиться приходили. Никому они поэтому и не расскажут, что они здесь были вообще. Даже если они и расскажут про тебя — кто им поверит?