Напоследок То разыскала Шиня и потащила за собой в комнату подальше, где их не могли услышать. Ей хотелось очень многое ему сказать, но как? Следовало бы внушить ему, что теперь он займет ее место подле бабушки Эм, ведь в том, как они появились здесь, так много похожего! Но ведь он совсем маленький, несмышленыш, поймет ли? Да и ей самой очень трудно было бы это выразить словами: не скажешь же просто — «оставайся вместо меня, чтобы бабушке было веселее…»
Матушка Эм пошла провожать их — маленькую То и женщину из Хайланга — через «железку».
— Ну, детка, поклонись же хорошенько бабушке на прощанье! — сказала женщина, когда они остановились у перекрестка. Отсюда пора было сворачивать к шоссе.
То побледнела, дрожащими руками вцепилась в полу кофты Эм. Бабушка не хочет, чтобы она плакала, и она не заплачет, ни за что не заплачет… А женщина из Хайланга между тем уже клала низкие, земные поклоны:
— Никогда не забыть мне вашей доброты, вашей милости великой, всю жизнь почитать стану, как самого господа!..
Матушка Эм долго еще смотрела им вслед, не в силах оторвать глаз от маленькой фигурки в выгоревшей зеленой блузочке и широкополой соломенной шляпе, навсегда удалявшейся от нее по шоссе, изрытому воронками от бомб. Вот они идут, мать и дочь, уходят все дальше и дальше, делаются все меньше и меньше, вот они и совсем скрылись из виду… Впервые в жизни Эм ощутила странное, непривычное чувство — огромную пустоту, охватывающую все ее существо. Стояла, не шелохнувшись, не отрывая взгляда от темневшей вдали на шоссе полоски — моста: железная дверь, захлопнувшаяся и навсегда поглотившая исчезнувшую за ней фигурку ребенка…
Медленно двинулась она в обратный путь. Кругом не было видно ни души. Ощущение пустоты, опустошенности все усиливалось, становясь все нестерпимее, больнее, властно перерастая в глухое, полное одиночество. Ей казалось, что она одна, совершенно одна среди огромной безбрежной пустыни.
Тогда она ускорила шаг и. не останавливаясь, не задерживаясь больше нигде, заспешила к дому. Еще с улицы поскорее позвала Оу. Но откликнулась Кхой, напомнила, что Оу еще не вернулась из Чьеухыонга. куда уехала на жатву местная молодежь. Однако Эм не поверила.
Да ты что? Девчонка и впрямь там на поле, с чего волноваться то? — с ласковой усмешкой посмотрела на нее Кхой.
— Выходит, показалось мне, что Оу вернулась домой, — произнесла Эм как во сне.
— Вернулась, конечно, вернулась! — запричитала Кхой. — Только сейчас она в поле, в Чьеухыонге!..
На Эм было больно смотреть. Хорошо, что в эту минуту неизвестно откуда примчался Шинь. Он сразу же по привычке ткнулся к ней в колени, и она обняла его, прижала к себе, трясущимися руками принялась гладить его лицо, волосы, одежду. Вот оно, это маленькое тельце, вот ее успокоение, ее опора. Этот малыш — он заполнит пустоту в ее сердце…
Глава XVI
Оу долго плакала, узнав о смерти Нгиа, несколько дней не могла успокоиться, места себе не находила. Но потом ее боль постепенно улеглась. Матушка Эм и Кук никак не могли оправиться от этой потери и, скрывая свое горе от других, глубоко страдали. Но Оу было всего восемнадцать лет, она обладала удивительной способностью радоваться любой малости, и эта радость жизни, заполнявшая все ее существо, постепенно вытеснила из сердца печаль по брату.
По мутным, илистым водам реки Виньдинь шло пять лодок. Речка текла по равнине и была узкой и извилистой. Берега поросли диким тростником, выбросившим сейчас свои пушистые кисти. Лодка Оу была до краев нагружена колосьями риса, сжатого на полях Чьеухыонга. Сейчас их везли к себе, в свое село. Редкая полна тяжело ударяла о борт.
Оу стояла на корме, уперев одну ногу в край борта, и, грациозно изогнувшись, ритмичными движениями сноровисто опускала в воду шест. Лодка продвигалась вперед, а Оу еще успевала перебрасываться шутками с подругами на других лодках. Девушки весело болтали и время от времени хором над чем-то смеялись.
Оу подняла голову и взглянула на небо: там плыло смешное белое облачко, напоминавшее козу, казалось, оно вот-вот начнет бодаться. Оу озорно подумала, что «коза» собралась кого-то боднуть внизу на земле. Однако кругом на низких берегах не было видно ни души. Но вот вдали, за пригорком, стала видна человеческая фигурка. Скоро ужо вся компания на лодках разглядела, кто это — мягкая панама, в руке стальной щуп миноискателя. Человек стоял как раз в том месте, где поле было заминировано и куда ходить запрещалось.