Он силился шире открыть глаза, но обнаружил, что не может управлять их механизмом. Кэмпбелл видел рассеянный, туманный сапфировый свет, однако ему никак не удавалось сфокусировать зрение на чем-то определенном. Но постепенно в его сознание начали нерешительно просачиваться странные зрительные образы. Качество и пределы видения отличались от привычных, и тем не менее он мог примерно соотнести ощущение с тем, что было известно ему как зрение. Когда это новое ощущение обрело некоторое постоянство, Кэмпбелл понял, что все еще, должно быть, пребывает во власти мучительного кошмара.
Он находился, казалось, в обширном квадратном помещении с потолком средней высоты и длинными стенами. Со всех сторон — а он, по-видимому, мог глядеть во все четыре стороны сразу — в стенах были прорезаны высокие и узкие щели, одновременно служившие, судя по всему, дверями и окнами. В комнате стояли странные низкие столы или пьедесталы, но не имелось мебели обыкновенного вида и пропорций. Сквозь щели струились потоки сапфирового света, а за ними смутно виднелись стены и крыши фантастических зданий, похожих на гроздья кубов. На стенах, в вертикальных панелях между прорезями, были начертаны незнакомые и отчего-то беспокоившие его знаки. Прошло некоторое время, прежде чем Кэмпбелл понял, почему эти знаки так тревожили его — на стенах многократно повторялись иероглифы с диска в хрустальном кубе.
Однако главная составная часть кошмара этим не ограничилась. Ужас возвестил о себе появлением живого существа, которое вскоре вошло в комнату через одну из прорезей и стало медленно приближаться к Кэмпбеллу, неся причудливый металлический ящичек с зеркальными и напоминавшими стеклянные стенками. В этом существе не было ничего человеческого — ничего земного, пусть даже пришедшего из земных мифов и снов. Это был гигантский бледно-серый червь или многоножка, в диаметре размером с человека и вдвое длиннее, с похожей на диск и, очевидно, безглазой головой, окаймленной ресничками; в центре ее зияло пурпурное ротовое отверстие. Существо скользило на задних парах ног, держа переднюю часть тела вертикально — передние ноги или, по крайней мере, две пары из них служили руками. Вдоль всей спины тянулся прихотливый лиловый гребень; чудовищное туловище заканчивалось веерообразным хвостом из какой-то серой кожистой мембраны. Шею окружало кольцо гибких красных шипов — они изгибались и сокращались в размеренном и правильном ритме, производя щелчки и резкие звенящие звуки.
То была высшая точка, вершина невероятного кошмара — апогей капризной фантазии. Но даже не это бредовое видение заставило Джорджа Кэмпбелла в третий раз потерять сознание. Потребовалось еще одно — завершающий, невыносимый мазок на картине. Когда безымянный червь приблизился со своей блестящей ношей, лежащий человек уловил на зеркальной грани отражение того, что считал своим телом. И то, что отразил полированный металл, стало ужасающим подтверждением его беспорядочных и чуждых ощущений. Вместо человеческого тела он увидел отвратительную бледно-серую тушу одной из огромных многоножек.
Глава 4
Роберт Говард
Кэмпбелл вынырнул из последнего провала бесчувствия, полностью осознавая свое положение. Его разум был заключен в тело жуткого уроженца чужой планеты, в то время как где-то, на другом конце вселенной, его собственным телом управлял разум монстра.
Он подавил неизъяснимый ужас. Если судить с космической точки зрения, почему подобная метаморфоза непременно должна ужасать? Жизнь и сознание были единственной реальностью во Вселенной. Форма не имела значения. Его нынешнее тело было омерзительным только по земным меркам. Страх и отвращение утонули в волнении титанического приключения.
Чем было его прежнее тело, как не плащом, который в конце концов он все равно сбросил бы после смерти? Он не испытывал сентиментальных иллюзий в отношении жизни, из которой был изгнан. Что она дала ему, кроме тяжелого труда, бедности, постоянных разочарований и угнетения? Если новая жизнь не предлагала лучшего, то, во всяком случае, обещала не меньше. Однако интуиция подсказывала ему, что впереди его ждет большее — гораздо большее.
С честностью, возможной только тогда, когда жизнь обнажена до самых голых основ, он понял, что с удовольствием вспоминает лишь физические наслаждения своего прежнего существования. Но он уже давно исчерпал все физические возможности, заключенные в земном теле. На Земле для него не осталось новых острых ощущений. Однако обладание этим новым, чужеродным телом обещало странные, экзотические радости.
В нем поднялась волна беззаконного ликования. Он был человеком без мира, свободным от всех условностей и запретов Земли или этой незнакомой планеты, свободным от всех искусственных ограничений гражданином Вселенной. Он был богом! С мрачным весельем он думал о своем теле, вращающемся в земном обществе, занятом земными делами, в то время как инопланетное чудовище глядело на людей из окон, бывших некогда глазами Джорджа Кэмпбелла. О, они бежали бы в ужасе, если бы знали!
Пусть монстр ходит по Земле, убивая и разрушая, если ему так угодно. Земля и ее расы утратили для Джорджа Кэмпбелла всякое значение. Там он был одним из миллиардов ничтожеств, прикрепленных к отведенному ему месту нагромождением условностей, законов и обычаев, обреченных жить и умирать в своей грязной нише. Но одним слепым прыжком он воспарил над обыденностью. Это была не смерть, а перерождение — рождение полноценной психики и вновь обретенной свободы, в сравнении с которой физический плен на Иекубе казался пустячным.