Продиктовав номер и положив трубку, Ирина повернулась к Степановой и встретила насмешливо-презрительный взгляд.
„Финтифлюшка! – обозвала ее мысленно Мария Петровна. – В хороших руках, может быть, из этой фифы и вышел бы достойный работник. Только хорошие руки давно поотрубали. Смазливая пустышка!“
– Не такая уж ты монашка и скромница, какой хочешь казаться. „Саша, перестань, ты неисправим“, – передразнила Степанова, – ха-ха-ха, хи-хи-хи! Жеманница и сердцеедка первой статьи. Твоему мужу, – Мария Петровна кивнула на обручальное кольцо, – следует регулярно осматривать голову.
– Зачем? – удивилась Ира.
– Рога вовремя спиливать.
– Да как вы смеете! – в сердцах воскликнула Ирина. – Что вы себе позволяете?
Вспышка Ирининого гнева нисколько не тронула Степанову. Напротив, повеселила. Мария Петровна довольно рассмеялась:
– Задела за живое? Маску сорвала? А нечего было передо мной гимназистку-отличницу корчить! Знаю я таких, как ты. С виду правильные да порядочные, а на поверку шлюхи да развратницы.
– Кто? Я развратница?
Ирина посмотрела на свои руки. Они не тряслись, хотя должны были ходуном ходить, потому что переживаемые злость, волнение, ненависть достигли крайней точки. Ирина была честной и верной женой. Но у нее иногда, в глубине душе, вдруг появлялось желание ответить взаимностью на внимание, которое к ней проявляли посторонние мужчины. Эта „глубина души“ находилась в таких дальних закромах, что и волноваться не стоило, а тем более винить себя или напрягаться в борениях с желаниями.
Любой человек может иметь маленький тайный порок. Например, испытывать странное желание стянуть шоколадку в супермаркете. И при этом он никогда не унизится до воровства. Но если человека, пусть случайно, обзовут воришкой, степень оскорбленности будет гораздо выше, чем если бы обвинили его в явных, наружных грехах. Все это Ирина прекрасно знала. Но одно дело теории, а другое – борьба с ними на практике. В словах Степановой был миллиграмм правды на тонну вымысла. Но именно этот миллиграмм привел Ирину в состояние, близкое к бешенству.
„Все! – подумала Ирина. – Терпение кончилось! Не дам этой гадине размазать меня по стенке. Прикончу! Она давно заслужила! Сама напросилась!“
Ира подошла вплотную к Степановой. Едва не касаясь друг друга, они стояли в центре комнаты. Мария Петровна поставила руки в боки, ухмылялась, подначивала: мол, давай, сопливая девочка, попробуй меня укусить. За секунду до того, как заговорить, Ирина подумала, что у нее изо рта могут вылетать брызги. Очень хорошо! Старуха заслуживает быть оплеванной с ног до головы.
– Вы, Мария Петровна Степанова, меня глубоко оскорбили. Оставлять подобные выпады без ответа не считаю допустимым.
– Валяй, оправдывайся!
– Вы очень заблуждаетесь, считая себя выдающимся человеком, которому позволено издеваться над людьми. На самом деле вы – патологическая личность с измененным сознанием, с давно и полностью разъеденной моралью. Попросту говоря, вздорная старуха с мерзким характером.
– Сейчас расплачусь от огорчения! Издевательскую реплику Ирина пропустила мимо ушей, продолжила:
– Вы беситесь, потому что жизнь отодвинула вас в сторону. Потому что вас никто не любит и никому вы не нужны. Это совершенно справедливо и заслуженно. Подлых развратных особ, которые бросают своих детей, язык не поворачивается назвать их женщинами, у нас не сажают в тюрьму. И напрасно! Вот если она задушит младенца в колыбели, тогда ее покарают. Что, подмывало дочь новорожденную придушить? Тюрьмы испугалась?
Мария Петровна резко побледнела:
– Ты на что намекаешь?
– На обстоятельства жизни одной выдающейся пусковицы.
– Откуда ты знаешь?
– От верблюда!
– Я этому верблюду лишний горб сделаю! Кто тебе сказал?
– Что сказал? Бездетная пациентка Степанова, вы никак разнервничались?
– Ирина Николаевна… О господи! Как твоя девичья фамилия?
– Не ваше дело! – Ира сделала шаг назад.
– Григорьева? Ты Григорьева?
– Это вас не касается!
Ирина еще отступила. Она уже жалела, что поддалась порыву, завела этот разговор.