Фон Гота. Давайте я угадаю. Из наших разговоров я понял, что вы очень уважали Петера Вардайнера. Лишь его супружество вы не принимали всерьез.
Гольднер. Вот именно. Я всегда думал, что Вардайнеры — образцовая супружеская пара, не обременяющая друг друга, предоставляющая максимальную свободу и не усложняющая жизнь, обзаведясь детьми. И вдруг „бум!“ — вся любовь прошла как дым.
Фон Гота. А вы уверены, что это не было лишь проявлением взаимного уважения, родившегося из долголетней совместной жизни, ставшего, скорее, привычкой?
Гольднер. Это больше подходит к Келлеру с его псом, — фигурам из мира сказок, а не к нормальным людям. Меня гораздо больше занимает, что думаете вы о Циммермане!
Фон Гота. К Циммерману у меня отношение сложное: странная смесь удивления и уважения, но с печалью и жалостью. Восхищаюсь его упрямством и непреклонностью, с которыми он в любых ситуациях готов бороться за правду. Всегда и везде. Поверьте, в прогнившем обществе, пронизанном коррупцией и погоней за деньгами, это нелегко. Поэтому я его так уважаю. Благодаря ему и таким людям, как он, в нашем городе вообще еще можно жить!
Гольднер. Вот видите, мой друг, как у людей может сложиться неверное представление о ближних. Я, например, всегда считал вас плейбоем, стоящим выше таких вещей, и вдруг в вас прорезался почитатель честных людей и моралист.
Фон Гота. Я удивлю вас еще больше. Кроме всего прочего, я еще и любитель искусства. В том числе и поэзии. Недавно мне попал в руки сборник ваших юношеских стихов. Посвящен он „Генриетте, с любовью“, не какой-нибудь вымышленной, а конкретной Генриетте, не так ли? Будущей фрау Шмельц.
Гольднер. Так вы все-таки раскопали! Ай да полиция! Но, по крайней мере, теперь вам ясно, почему я Шмельца на дух не переношу. Нет, точнее: почему я его ненавижу!
Фон Гота. Понять, какие чувства вы испытываете к Шмельцу, совсем не трудно. Келлер, которого вы считаете сказочным персонажем — и еще счастье, что у нас есть такие сказочные деды, — сказал бы, что хороший криминалист не только понял бы вашу ненависть к Шмельцу, но и счел бы ее вполне естественной.»
— И не пытайтесь что-то сваливать на Шмельца, — заорал Циммерман на втянувшего голову в плечи Гансика Хесслера. Он применил к нему испытанный набор всех полицейских штучек.
На этом шумном представлении — привычной части их работы — присутствовали, кроме Циммермана и Хесслера, еще и Келлер с неразлучным псом, инспектор Ляйтнер и любознательный фон Гота. Тому было не по себе от обращения Циммермана с Хесслером.
— Вы сами натворили дел, Хесслер, и сами будете отвечать. Вам ясно?
— А что вообще вы против меня имеете? — Хесслер все еще пытался выкрутиться. — Что, по-вашему, я такого сделал?
— Предостаточно, — бросил Циммерман, — и докажем мы все до последнего пунктика. И не ждите, что кто-нибудь вам поможет. Тем более ваш доктор Шмельц!
— Он мне поможет! — в отчаянии воскликнул Хесслер. — Он меня не предаст!
— Вы и сами не верите, что говорите! Не заметили, как он вел себя, когда вы встретились? Теперь он не хочет иметь с вами ничего общего!
Голова Хесслера упала на грудь. Он покачнулся и, когда Ляйтнер подхватил его, прохрипел:
— Я этого не заслужил!
— А как вы полагаете, чего заслуживает убийца? — добил его Циммерман. Потом отвернулся к своим сотрудникам и перестал обращать внимание на Хесслера. Проверил, все ли готово для реконструкции событий на Нойемюлештрассе. Таких реконструкций предстояло еще несколько, но Циммерману важнее всего была первая.
Когда Фельдер заверил, что все пройдет как по нотам, что придут все свидетели, не исключая доктора Шмельца, он решил:
— Мы с Келлером поедем вперед. Через четверть часа после нас туда в своей машине приедет Хесслер. Сопровождать его будут Ляйтнер и фон Гота. Организуйте это так, чтобы на месте преступления вы были ровно в двадцать три пятнадцать.
— Похоже, мы победили, и это нужно отметить! — сказал Ойген Клостерс Сузанне Вардайнер. Но та взглянула на него с сомнением.
— Я все еще не убеждена, что эта демонстрация имела какой-то смысл.
— Имела, имела, а если сразу не подействует, начнем все снова.
Клостерс просто упивался оптимизмом:
— Я подключил своих лучших людей, а те все сделают как надо. Я знаю, что делаю, Сузанна! Когда борюсь за справедливость, я не сражаюсь благородной шпагой, как Вардайнер, я беру в руки топор потяжелее!