Вот наша ген., извините, прокуратура дышит философией совсем другой. Скептической. Как все равно Понтий Пилат. И расследует дела со скоростью заданной: если надо — раз! — и в дамки.
Например, только что удалось установить, что польских офицеров в Катыни расстреляли обыкновенные неизвестные, а СССР с ГБ ни при чем.
Потому как не существует такого листка бумаги, на котором было бы написано: каждому из двадцати тысяч этих несчастных (список прилагается) связать руки за спиной, поставить каждого на краю вырытой им самим ямы, выстрелить в затылок, зарыть, землю разровнять; подпись: любимый руководитель.
А существует, в лучшем случае, листок, на котором почерком любимого руководителя нацарапано: принять меры. А какие — не сказано. Может быть, он имел в виду выдать каждому из заключенных по патефону с набором пластинок, чтобы они слушали, предположим, Шопена.
А значит, убиты они (если вы так уж настаиваете, что убиты) неустановленными лицами с неустановленной целью. Вот вам и вся истина, другой не ждите. Гаагской. Абстрактной. В смысле — конкретной.
В любом преступлении против человечности никто не окажется виноват, поскольку каждый исполнял приказ другого — тоже не виноватого, поскольку фиг докажете, что приказ был. А хоть бы и был — так там сказано: навести конституционный порядок и территориальную целостность, а про бомбежки и пытки — конечно, ни слова.
Так что спите спокойно, наперсники разврата.
Да что это мы все про политику да про политику. Весна! Повсюду, где надо бы прибрать, вместо этого написано: Осторожно!!! Опасная зона! Сосули и наледи!
Уменьшительный суффикс, и правда, усыпил бы бдительность горожанина. А так он начеку. И ставит ноги утюжком, утюжком, бормоча себе под нос: брожу ли я вдоль улиц шумных… еду ли ночью… Жизнь-то — по-прежнему борьба.
27/3/2006
Юсупов ад
Давайте не восклицать. Давайте про себя сосчитаем, например, хоть до двенадцати. Пытаясь представить, что каждая цифра — удар ножом. В тело ребенка. И как ребенок успевает понять, что ему не просто больно, а что его убивают, что он умирает. В младшем школьном возрасте, по дороге с катка домой, на ужин.
Также предположим, что Бога нет.
И что правда — просто одно из слов.
И мы увидим: все нормально. Реальность по-прежнему приемлема и терпима. Похожа на себя. Не содержит внутренних противоречий. Предсказуема.
В такой реальности непременно должно было случиться так, чтобы суд — вполне официальный, именем Российской Федерации, в мантиях, с присяжными, все встают, — назвал действия подростков, набросившихся тогда, два года назад, в марте, на девочку Хуршеду:
— Хулиганскими.
Это именно самый уместный юридический термин. Выверенный с прямо научной точностью. Чтобы никому неповадно было утешаться болтовней, что, дескать, в каждой стране время от времени случаются страшные злодейства — вот и в нашей тоже, — а в целом, в остальном, в общем — страна как страна.
Хороших людей все равно больше, чем дурных, и все такое.
Нет. Не тут-то было. Наши злодейства совсем не страшные. Собственно говоря, они даже и не злодейства.
Откройте ленту сегодняшних новостей.
В Тульской дивизии ВДВ пьяный полковник ФСБ (т.н. контрразведчик) велел двоим рядовым явиться в его кабинет. И одному из рядовых приказал — просто так, для завязки разговора — достать из платяного шкафа автомат и поставить его на боевой взвод. После чего схватил этот автомат и выстрелил в другого рядового — в Дениса Жарикова. Перебил ему шейный позвонок. Несчастный, конечно, умер. Полковник, разумеется, даже не арестован. Потому что это было — неосторожное обращение с оружием.
В Москве судят офицеров того милицейского райотдела, в котором на предварительном допросе был насмерть забит задержанный (некто Пуманэ, если помните, — то ли террорист, то ли, наоборот, агент). Затоптали его до полной неузнаваемости трупа. Инкриминируемая милиционерам статья — служебная халатность.
А эти, значит, в Юсуповом саду ребята нафулиганили. Набезобразничали. Наозорничали. Нашалили. Замучили, предположим, котенка. Прибили воробья.
Ах, не воробья? Но ведь и не факт, что прибили. Видите ли: ударов жертве нанесено много. В том числе смертельных — скажем, три. А выяснить, чьи они, — не удалось. Так же как и разыскать еще троих подозреваемых. (В этом деле у органов — какой-то свой интерес.) И правосознание присяжных не может исключить, что эти-то трое ненайденных и причинили девочке смерть.
Тогда подсудимые (их восемь) — очень может быть, никакие не убийцы. Набежали, негодники, сбили с ног, вопя: "Россия — для русских!" — понаблюдали, сорванцы, как входит в живое тело нож и выходит, входит и выходит, — и разбежались, неслухи, по домам. Что же их, в тюрьму теперь за это? Девочку, тем более, не воскресишь.