Между тем, действительно, убийцы Анны Политковской дышат полной грудью вот уже скоро сороковой день. И выпивают, перемигиваясь, под эти радио- и телеразговоры: искренне ли она заблуждалась или неискренне, когда писала и печатала: такой-то офицер (имя, фамилия, воинское звание, номер части) задушил такую-то девушку при таких-то обстоятельствах (показания свидетелей, заключения экспертиз, протоколы допросов и осмотров); а вот эти пятеро детей уничтожены попаданием ракеты (на фото воронка, фрагменты тел, фрагменты ракеты); а такого-то рядового застрелили свои, но родителям сообщили: подорвался на фугасе; а другого рядового, тоже имярек, на таком-то железнодорожном перегоне свои же выбросили на ходу из поезда, и у него сломан позвоночник, и он находится в таком-то госпитале.
Искренне ли она заблуждалась, утверждая, например, в своей "Второй чеченской": "мы современники этой войны, и все равно нам отвечать за нее"?
Мы-то, конечно, уверены, что нам не придется. Но убийцам видней.
На прошлой неделе Европейский суд по правам человека рассмотрел еще два иска жителей Чечни против РФ, признал нашу страну виновной еще в двух бессмысленных злодействах, наказал длинным рублем.
Опять же дело Саддама проиграно. Совсем не европейский, между прочим, суд выписал ему петлю за такую заурядную зачистку, каких у Политковской в книге и не сосчитать. Положим, она обязательно сказала бы: не вешайте его, — но все-таки убийцам без нее как-то спокойней. Очень уж глубоко заблуждалась.
А у нас политика реальная. Выборы вот на носу. И еще не обсужден как следует последний законопроект про экономику: сделать ее по-русски прозрачной. Очистить от забугорных терминов, типа ин-ве-сти-ци-он-ный климат. Язык сломаешь, и уши вянут. То ли дело — влагалищная погода: так и слышен патриот.
20/11/2006
Обратная связь
Читатели возникают на горизонте автора только в тех случаях, когда очень уж раздражены.
Одного, например, не удовлетворяет практикуемый автором термин Нижняя Говорильня — как, дескать, не отражающий зловещих функций данного органа в наши дни. Этот читатель корит автора за беззубое, на грани конформизма, добродушие.
Другие, наоборот, скорбят: автор, дескать, не чувствует к высшим должностным лицам — как бы это сказать — ну, в общем, того самого, чего добивался бедный Коля Остен-Бакен от неприступной Инги Зайонц. Склонен к охальному огуливанию или вроде того. Хотя должен по гроб жизни быть благодарен — ведь ему, несмотря ни на что, все-таки разрешают составлять предложения из любого количества букв.
Третьи обращаются без затей: пень ты замшелый! В кои-то веки (XXI, кстати, на дворе) в бесцветном твоем захолустье показались Очень Большие Деньги — нужен им, по-твоему, или нет сверкающий фигурный ящик на самом виду? Чтобы они там, внутри, шевелились, а ты бы снаружи глазел, придерживая головной свой убор. Чтобы, значит, в каждый момент жизни, на каждом отрезке ежедневного марафона — от помойки до другой помойки — ты имел возможность отвлечься, взглянуть поверх убожества — как эта штука, прободая грязные облака, скребет, скребет, скребет твое провинциальное небо. А ты хнычешь — тебя, надо же, смущает размер, — скажите, какая невинность!
Обратной связи ради — чрезвычайно ею дорожа — отвечаю всем по порядку.
Насчет Говорильни — признаю: термин легковат. О, если бы они там просто мололи с утра до вечера невежественный вздор! Так нет же — они из этого вздора крутят колючую проволоку несвободы — километр за километром.
И получают настоящее наслаждение, доводя до ума (своего) отдельные узелки. На этой неделе, например, подробно обустраивали военную гауптвахту. (Хотя жизнь ярче и все равно возьмет свое: плеснуть в камеру хлорки до слез и кашля, да не топить, да не давать курить и есть — любой старший сержант справится.)
Когда не заседают — сочиняют доносы на личных врагов. Новый генпрокурор, просмотрев почту, даже немножко попенял: 7000 только в текущем году — очень, знаете ли, субъективных и притом повелительных сообщений. Как будто прокуратура вам и метла, и совок.
Короче — да, орган не безобидно речевой. Но ведь и не совсем орган, а как бы придаток: не тормошат — не колеблется.
И в случаях неотложных — если нет времени слушать ерунду — и не тормошат.
Когда, скажем, отчизна в опасности — вот как сейчас. Вдруг спохватились: наиважнейшего закона — который запрещал бы иностранцам продавать алкоголь и лекарства — нет и в помине. И, стало быть, коренной человек может в любой момент получить свою микстуру из грязных рук какого-нибудь, не к столу будь сказано, вообще швейцарца.