Выбрать главу

Но это ведь (помимо того, что про расчеты - не факт) означало бы вслух допустить, будто есть такие вещи, в которых интеллигент разбирается не хуже начальника. И что будто бы он вправе добиваться аргументов, невзирая на то, что решение принято. Тогда как его место отныне и навеки - у параши. Устранен как прослойка.

Если вообще голь подневольная - школьные, скажем, учителя, - с ними тон считается нынче уместным такой:

- Учить детей вы будете по тем книгам, которые вам дадут, и так, как нужно России. Те же благоглупости, которые есть в ваших куцых головешках с козлиными бороденками, из вас либо выветрятся, либо вы сами выветритесь из преподавания.

Кто это говорит? Да уж не интеллигент, сами видите. Наглец мелкий, практически безымянный. Само собой, один из тех, кому доверено сочинить эти книги. Которые вам дадут. Вашим детям. На ближайший учебный год и на все остальные. Пособия по истории без благоглупостей. Потом по литературе без них. И т.д. Там будет, например, написано:

"Со смертью И.В. Сталина в истории Советского Союза закончилась эпоха штурмового продвижения к экономическим и социальным вершинам".

А также:

"...Практически каждая значимая мера связана с именем и деятельностью президента В.В. Путина".

Что же касается книг, в которых это не написано, то, знаете ли:

- Многие учебники пишут люди, которые работают за иностранные гранты. Так они исполняют польку-бабочку, которую заказывают те, кто платит.

А новые поколения советских людей пускай попляшут под вальс-каприз. Так им и надо.

Говорят, что Монферранова вертикаль держится исключительно силой собственной тяжести. То есть ее основание должно быть горизонтальным идеально. А если многотонный ледник чуток протает вглубь и почва маленько просядет - точно ничего не случится? Не сейчас, не сразу, а когда-нибудь?

А какое наше собачье дело.

8/10/2007

Замес

Этого числа они, наверное, стараются не встречаться глазами. Чтобы нечаянно не прочитать в них: помнишь? - помню! - и от полноты взаимопонимания не расслабилась, не поползла к улыбке мелкая какая-нибудь мышца щеки. Это, наверное, суперинтим - держать в обеих головах, как разорванный пополам доллар, такой акт.

Непродолжительный. Снаружи подобный - если бы кто подслушал - медицинскому консилиуму. Насчет этой нашей больной. - Ах да, про эту. Как она себя ведет? - К сожалению, наблюдается резкое ухудшение. Последние анализы позволяют предполагать в ближайшее время острый рецидив. Разрешите ознакомить с результатами. Вот этот снимок сделан позавчера. (Пауза, шорохи.) - Да, прискорбно. Случай крайне запущенный. Ваши выводы? - Безнадежна. Такую аномалию не исправить ничем. Кроме операции. - Попрошу еще и еще раз все продумать. Чтобы ни малейшего нарушения антисептики, коллега.

Все это, разумеется, на фене другой. Но, видимо, с таким же чувством сатирического недоумения. Широко разведя руками: ну сама ведь не оставляет себе ни единого шанса. Ну зачем, спрашивается, человеку жизнь, если он ее не понимает.

Действительно, Анна Политковская страдала некоторыми странностями. Например, когда государство ее страны поступало, как подлец, ей было за него стыдно. Хотя, во-первых, ей-то какое дело. Во-вторых, это же нелепо - относиться к машине, как к мыслящему существу.

(Эти две ошибки - роковое наследие русской литературы. Интеллигенты, пока не вымерли, практически все так и думали: что государство якобы обладает хотя и черной, но все-таки душой, а главное - что якобы находится с ними пусть в отдаленном, извращенном, насильственном, а все-таки в родстве, так что его преступления не могут не задевать ихней если не совести, то чести.)

В-третьих, она воображала, что ее страна - больше, чем государство ее страны, и якобы выше в нравственном отношении.

Поскольку, дескать, в ней не одни же березки, а живут во множестве люди - которые, что ни говорите, фактически входят в состав человечества. К нему, в каком-то смысле, принадлежат. И, стало быть, разделяют некоторые из его идей.

Так что если обратить внимание страны на низкие поступки государства, - вдруг оно, что ли, застесняется. Вдруг ему, как бы это выразиться, станет неудобно перед нею. Вдруг оно забеспокоится, как бы ее к нему любовь не охладела, если он не прекратит ее обманывать, обкрадывать, бить.

Вот примерно такие наличествовали у Политковской заблуждения. Она была, грубо говоря, настолько неадекватна, что позволяла себе, вы не поверите, уважать своих современников, соплеменников, даже своих, извините, сограждан.