– У вас два часа, – крикнул я вслед. – Если задержитесь, заночуете на берегу. В отлив я не смогу вас забрать.
Джимми помахал рукой и улыбнулся. «Плясунья» осторожно, задним ходом отошла от острова. Мои пассажиры выбрались на берег, надели брюки и обувь, неловко подпрыгивая на горячем песке, и скрылись из виду в пальмовой роще.
Я кружил минут десять, пристально вглядываясь в прозрачную, как в горном ручье, воду, и бросил якорь там, где обнаружилась темная тень на дне.
Гатри с любопытством наблюдал за мной.
В маске и перчатках, прихватив с собой небольшую устричную сетку и тяжелую монтировку, я ступил через борт и нырнул. До дна было футов сорок, но мне хватило дыхания за одно погружение, орудуя монтировкой, набрать полную сетку крупных двустворчатых моллюсков – было чем гордиться. Я обработал добычу на баке, и, помня упреки Чабби, выбросил пустые раковины в море, подтер шваброй палубу и лишь потом унес ведро нежной мякоти на камбуз. Переложив устриц в кастрюлю, я сбрызнул их вином, посолил, сдобрил чесноком, чили и молотым черным перцем и оставил тушиться под крышкой на медленном огне газовой горелки.
На палубе Гатри так и сидел в рыболовном кресле.
– Скучаем, босс? – заботливо осведомился я. – Маленьких девочек поблизости нет, а руки чешутся?
Он задумчиво прищурился, стараясь вычислить, откуда я получил информацию.
– Заткни фонтан, Брюс, пока его тебе не заткнули.
Мы обменялись еще парочкой любезностей в том же духе, скоротав время до появления вдали на берегу двух фигур, которые с криками размахивали руками. Я поднял якорь и подошел к острову.
Оказавшись на борту, они сразу же кликнули Гатри и уединились на баке, собираясь что-то обсудить. Все были возбуждены, а пуще всех – Джимми. Он жестикулировал, указывал пальцем на проток, говорил тихо, но с жаром. В конце концов они пришли к согласию. К тому времени солнце село, и, несмотря на требования Мейтерсона, я отказался продолжать поиски – блуждать в потемках во время отлива совершенно не хотелось.
Не обращая внимания на протесты и угрозы, я отвел «Плясунью» на безопасную стоянку в лагуну. Солнце закатилось за пылающий горизонт, лодка мирно покачивалась на двух надежных якорях, а я восседал на мостике в гаснущих сумерках, наслаждаясь первым стаканчиком шотландского виски за вечер. В кают-компании подо мной без конца о чем-то спорили, что-то обсуждали. Дискуссия меня не интересовала, я даже вентиляционным каналом не воспользовался. Налетели первые москиты, стали виться и зудеть над ухом – пришлось спуститься вниз. При моем появлении разговор прервался сам собой.
Загустив подливку, я подал тушеных устриц с печеными бататами и салатом из ананаса. Еда настолько их захватила, что за ужином никто слова не произнес.
– Господи, даже моя сестра не умеет так готовить, – выдохнул Джимми.
Я улыбнулся ему, поскольку весьма горжусь своими кулинарными талантами, а юный Джеймс, несомненно, оказался гурманом.
Проснувшись после полуночи, я поднялся на палубу проверить якоря, которые надежно удерживали «Плясунью». Неземную тишину и покой ночи нарушали мягкий плеск прилива, что лизал борт лодки, да отдаленный шум набегающего прибоя: докатившиеся из океанских просторов высокие волны с пеной и грохотом разбивались о вздымающийся из морских глубин коралловый Пушечный риф – удачное название, как звук салюта из крохотного орудия. Мерцающий серебристый свет луны заливал проток, и голые вершины Трех Старцев блестели, будто слоновая кость. Пары влажных испарений с поверхности лагуны трепетали и извивались в ночи, как души грешников в преисподней.
Внезапный шорох за спиной заставил меня резко обернуться. Гатри, в одних плавках, следовал за мной по пятам – беззвучно, словно вышедший на охоту леопард. На белевшем в темноте поджаром теле бугрились мускулы. Вдоль правого бедра на уровне опущенной руки свисал знакомый пистолет сорок пятого калибра.
Наши взгляды скрестились, и прошло несколько мгновений, прежде чем я расслабился.
– Зря стараешься, красавчик, ты не в моем вкусе, – пошутил я, но адреналин уже бушевал в крови, и голос охрип.
– Когда придет время тебя трахнуть, Флетчер, я вот что засуну. – Гатри поднял пистолет и ухмыльнулся. – До упора, парень.
Перед восходом солнца мы позавтракали. Я прихватил кружку кофе и поднялся на мостик, вывести лодку в открытое море. Мейтерсон остался внизу, Гатри развалился в рыболовном кресле, а Джимми объяснял мне, что ему потребуется в течение дня. Он вздрагивал от возбуждения, словно молодой охотничий пес, впервые почуявший дичь.
– Хочу сделать несколько замеров относительно вершин Трех Старцев, – втолковывал он. – Мне нужен ваш ручной компас-пеленгатор, потом скажу, что делать.
– Давай координаты, проложу курс и доставлю тебя на место, – предложил я.
Он смутился, но стоял на своем:
– Сделаем по-моему, шкипер.
Мне не удалось скрыть раздражение.
– Слушаюсь, командир.
Джимми покраснел и пошел с компасом на левый борт. Минут через десять он снова подал голос:
– Нельзя ли взять на два румба влево, шкипер?
– Запросто, – хмыкнул я, – только налетим на Пушечный риф и пропорем днище.
Спустя два часа, петляя между бесчисленными рифами, «Плясунья» вышла в открытое море и сделала круг, подходя к Пушечному рифу с восточной стороны.
Напоминало все детскую игру: Джимми кричал «холодно» или «горячо» вместо того, чтобы я по координатам вывел лодку на место поиска.
Волны одна за другой величаво неслись в сторону суши и, ощутив пологое дно, становились выше и мощнее. «Плясунья» кренилась и раскачивалась, приближаясь к рифу. Встретившись с коралловым барьером, валы теряли царственное достоинство, внезапно приходили в ярость, кипели и взрывались гигантскими фонтанами брызг. Окатив рифы каскадами воды с клочьями белой пены, они отступали, оголяя зловещие черные клыки, и на подходе появлялся следующий вал, изогнувший могучую лоснящуюся спину для атаки.
По указке Джимми мы неуклонно двигались на юг курсом, постепенно пересекавшимся с рифом. Судя по всему, цель приближалась. Прищурившись, Джимми с нетерпением разглядывал через визир компаса то одну, то другую вершину Трех Старцев.
– Так держать, шкипер, – крикнул он. – Сбавьте ход и следуйте тем же курсом.
Я на пару секунд отвел глаза от грозно ощерившихся рифов. Набежала и раздробилась очередная волна, но в узком промежутке в пятистах ярдах от нас вал сохранил высоту и, рассыпавшись по бокам, понесся к суше.
Вспомнилось, как Чабби однажды бахвалился: «В девятнадцать я добыл своего первого морского окуня в Пушечном проломе. Пошел, дурень, туда один – никто не захотел рисковать. И правильно сделали. Да я сам больше не сунусь – поумнел с тех пор».
Значит, Пушечный пролом… Я вдруг понял, куда мы направлялись, и попытался дословно вспомнить рассказ Чабби: «Если зайдешь со стороны моря за два часа до полного прилива, правь в центр прохода, пока не поравняешься со здоровенной коралловой глыбой по правому борту – ее ни с чем не спутаешь. Держись к ней поближе, а как обогнешь – очутишься в большой заводи, аккурат позади главного рифа. Чем теснее к нему прижмешься, тем лучше… – Мне отчетливо представился непривычно разговорчивый Чабби в баре «Лорда Нельсона». Его можно было понять – мало кому довелось преодолеть Пушечный пролом. – Глубина большая, якорь не бросишь; хочешь оставаться на месте, подгребай веслами. Зато морские окуни там… Однажды я четырех выловил, так самый меньший потянул фунтов на триста. Поймал бы больше, да времени в обрез. С началом отлива в Пушечном проломе упаси Бог больше часа задерживаться – вода убывает со страшной силой. Уходишь той же дорогой, разве что молишься усерднее, потому как у тебя тонна рыбы на борту и на десять футов меньше воды под килем. Есть еще один выход – через канал с задней стороны рифа. Я раз попробовал, даже вспоминать неохота».
Сейчас мы шли прямо в Пушечный пролом: Джимми гнал нас в самое пекло.
– Все, Джим, – заявил я. – Дальше не пойдем.
Я открыл заслонку, изменил курс и ушел далеко в открытое море.