— К машинам! Быстро!
Взревели моторы. Подошли сконфуженные младший лейтенант и поддавшиеся было панике красноармейцы.
— Ну-ка толкнем, братцы! — уперся руками в фургон Веденеев.
Все дружно бросились на помощь. ЗИСы и полуторка, подталкиваемые сзади бойцами, перевалили через кювет и медленно, пробуксовывая колесами, потянулись по вязкому песчаному взгорью к лесу. Потом они свернули на просеку с глубокими колдобинами, наполненными водой.
Веденеев и Бобренев толкали машину с силовым агрегатом. Их ноги скользили, время от времени они оглядывались назад — нет ли погони? «Лишь бы проскочить чертову распутицу, не застрять, — стучало в голове Николая. — А там — ищи ветра в поле. Уйдем. Спасем установку во что бы то ни стало!»
У Бобренева тоже метались мысли: «На кой ляд мы возимся с этими фургонами?! Чего доброго, влипнем, догонят немцы. Есть же приказ: чуть что — установку уничтожить. У-у, хмырь белобрысый, откуда только взялся на мою голову, — костерил он Веденеева, бросая на него косые взгляды. — Ничего, я еще тебе покажу таких «трусов» — сам затрясешься, как лист!..»
От погони они оторвались. Болотистый участок просеки закончился, и колонна дальше покатила легко. Отдышались на небольшом привале. Младший лейтенант в стороне о чем-то шушукался с командирами отделений. Потом построил расчет и объявил:
— Товарищи! Вы себя вели геройски, честь вам и хвала!.. Но, к сожалению, произошел инцидент, о котором умолчать нельзя. Старшина Веденеев оскорбил командира, угрожал оружием… В условиях военного времени это карается по самым суровым законам!
— Ах ты шкура! — не сдержавшись, возмутился Николай, рванувшись из строя к Бобреневу, сжимая кулаки. — Сам наложил в штаны, а теперь хочешь свалить с больной головы на здоровую!..
Но перед Веденеевым выросли два сержанта, преграждая дорогу. По рядам пронесся неодобрительный ропот.
— Тише, тише, товарищи! — призвал к порядку младший лейтенант. — Я Веденееву плохого не желаю. Но вы сами свидетели, как разговаривает старшина с командиром. Другой арестовал бы за это без звука! Однако я ценю старшину, все мы его уважаем. Сочувствуем, конечно, что нервы его подводят. Поэтому меры предосторожности все-таки должны принять — время такое. Верно я говорю, товарищи? Так что, Веденеев, сдайте-ка свой пистолет от греха подальше, — вроде бы миролюбивым тоном сказал Бобренев. — Доберемся до Песочной — я вам его верну. Слово даю!
Николай был ошеломлен.
— Товарищи, что же это такое получается?! — недоуменно воскликнул он, обращаясь к бойцам. Но поддержки уже не услышал. Только сочувствие во взглядах. Один из сержантов, стоявший перед ним, сказал:
— Не спорьте, товарищ старшина. Вам же добра хотят. Давайте оружие.
Веденеев растерялся, поник. Мысли беспорядочно метались: «Что за чертовщина? От какого греха меня хотят уберечь? Ну, пригрозил я — так ошалели же некоторые от страха! Тот же Бобренев первым наутек бросился, оставив технику на произвол судьбы. Как его еще надо было вернуть?.. А теперь, выходит, они боятся, что я… Все боятся меня?!»
Он достал из кобуры пистолет и протянул сержанту… Он не сел в кабину второй машины, в которой ехал до этого. Залез в кузов полуторки, уселся между бойцами на дощатую скамью. Никто с ним не заговорил. Молчал и он. Внутри была горечь и пустота.
…Из окружения они все-таки выскользнули! Когда, вконец измотанные, прибыли в Песочную, Бобренев отдал пистолет не ему, Николаю, а представителю особого отдела. Вместе с рапортом. Веденеева тут же взяли под стражу.
На острове Валаам
Временами лейтенанту Юрьеву казалось, что про них забыли совсем. Бросили и забыли. На острове, кроме его расчета, не было ни души. Когда поступил приказ свернуть «Ревени» на материке, а его установке перейти на режим работы обычной радиостанции, Алексею и мысль не приходила, что вскоре они окажутся в бездействии и в полном одиночестве. Радиограммы сыпались одна за другой — от комбата, начальника гарнизона острова, из штаба корпуса и от флотского начальства. Он их кодировал, дешифрировал, передавал по назначению, снова принимал… А потом вдруг всё… В эфире тихо, а морячки попрыгали в свои посудины и уплыли в неизвестном направлении, хоть бы слово сказали на прощание.
Юрьев запросил материк: мол, что делать? Ответили коротко: ждите. Он опять отстучал: дескать, сколько ждать и кого? В ответ резанула шифровка: мол, много знать будешь, лейтенант, состаришься скоро. Сказано, ждать!