Чужая боль — твоя
— Да пойми ты наконец, не могу я его оставить в батальоне. Он себя скомпрометировал! — раздосадованно хлопнул ладонью по столу Бондаренко и отодвинул рапорт Осинина от себя.
— Чем же, интересно знать?.. Тем, что в сложной обстановке проявил решительность, настоял на своем и сделал все, чтобы спасти технику! — разозлился Осинин. — А как же Бобренев, который струсил, оклеветал человека, не сдержал слово? Он себя не скомпрометировал?!
— Бобренев разжалован, сполна получил, — парировал комбат.
— Но переведен в хозвзвод. А Веденеева, видишь ли, оставить в батальоне нельзя. Почему? — не сдавался воентехник. — У нас ведь таких специалистов — по пальцам можно пересчитать! Кому воевать тогда?
— Мы не на курорт посылаем Веденеева, а в самое пекло, на передовую. К тому же он просится. Да и не его же одного откомандировываем в стрелковую часть. Сто пятьдесят бойцов приказано отправить! Лучших из лучших. Я и Бобренева хочу…
— Ну уж нет. По этой кандидатуре я категорически против, — вмешался в разговор круглолицый старший политрук — комиссар батальона Ермолин. — Трус в бою опасней врага! И потом, мы не штрафную роту комплектуем. Вот туда бы я Бобренева, не задумываясь, определил. Но коль решил дознаватель, что он не настолько проштрафился, чтобы под суд идти, пусть теперь отбывает трудовое наказание — в рядовых хозяйственниках.
— А Веденеев? Его же признали невиновным, — обратился за поддержкой к комиссару Осинин.
— Как посмотреть, — покачал головой Ермолин. — Почему он оружие сдал?! Молчишь? То-то же. Пусть это будет ему уроком. Хотя, конечно, понимаю, обидели крепко старшину, больно ему. И хорошо, Сергей, что чужая боль — в тебе сидит, не дает покоя… А вот доводы твои относительно нехватки операторов серьезны. Думаю, к ним надо прислушаться, подготовленных специалистов-«редутчиков» в стрелковую бригаду вообще нельзя отправлять. Я так считаю, комбат.
Бондаренко нервно побарабанил по столу пальцами, придвинул к себе список бойцов, отбывающих на передовые позиции, пробежал по нему глазами.
— Тут таких и нет. Кроме Веденеева, — вздохнув, сказал капитан. — Ладно, всех операторов оставлять, так всех. Под твою ответственность, — бросил острый взгляд на Осинина и вычеркнул старшину из списка. Потом взял рапорт, в котором Сергей просил инженера батальона зачислить Веденеева старшим оператором в расчет «Редута-4» и крупным росчерком написал в углу листа: «В приказ».
…А на улице, у торцовой стены казарменного барака, происходил другой разговор. Встретились старшина Веденеев и красноармеец Бобренев. Николай смотрел на бывшего младшего лейтенанта с неприязнью.
— На что же ты надеялся, Бобренев, когда подсунул свой грязный донос? Неужели думал, что люди будут молчать и тебе поверят? — спросил он в упор.
Бобренев потупил взгляд, пробормотал:
— Ни на что я не надеялся, старшина. Бес попутал, разум помутил. Ты тоже мог на меня накатать с три короба. Да ты так и сделал…
— Я ничего не преувеличил, рассказал, как было! Сам же кашу заварил.
— Кабы знал, где упасть… Ну, испугался, испугался я! — с отчаянием полушепотом выкрикнул Бобренев. — Увидел немца на мотоцикле, пули посвистели над ухом — и душа в пятки. Но быть заклейменным в трусости… Э-эх, да что теперь говорить, — обреченно махнул он рукой.
Что-то дрогнуло в душе Николая. С сочувствием Он сказал:
— На фронт просись. Сейчас, я знаю, команду формируют. Тоже надеюсь в нее попасть. Хочешь, поговорю с комбатом?
— А мы что, не на фронте? — усмехнулся Бобренев.
— Я имею в виду окопы, передовую. Читал воззвание в «Ленинградской правде»? Над городом нависла смертельная опасность, там теперь надо вину искупать!
Бобренев снова отвел взгляд:
— Не хлопочи за меня. Пусть будет как будет… — Вдруг выдохнул со злобой: — Рыцарь нашелся. Не-ет, нам с тобой не по пути!
— Как знаешь, — нахмурился Веденеев. — Прощай…
Не знал тогда Николай, что еще пересекутся их с Бобреневым дорожки…
Расстроился старшина, узнав, что не зачислили его в боевую команду, отправляющуюся на передовые позиции. Но события буквально через день настолько захватили, что о своей обиде и думать забыл.