— А я тебя Робинзоном назвал, — усмехнулся Ульчев.
— Сначала были одни. Честно признаться, я боялся, что про нас вообще забыли, — как бы оправдываясь, объяснял Юрьев. — Был даже случай, когда решил: все, амба, прощай, моя молодая жизнь! Хотел уже станцию взрывать, но в последний момент остановился.
— Неужели бой? Ну-ка рассказывай!
— До этого не дошло. — Юрьев помолчал, подбирая слова. — Понимаешь, вошел в бухту корабль без опознавательных знаков. Мы подумали, что это вражеская шхуна. Естественно, я командую: «К бою!» А на суденышке на нас пулеметы наводят. Я уже хотел гранату в станцию бросать. Но вовремя понял, что наши. Смех и грех.
— А-а, — раздосадованно махнул рукой Ульчев. — Я-то думал…
— Чего ты думал? Чего? Заладил одно и то же. Как будто на Валааме у нас курорт был!
— Ладно, Леха, не кипятись, я ведь ничего…
Но Юрьев завелся:
— Ты что, считаешь, просто нам было сидеть три месяца одним, не зная, где наши, где немцы? И от установки никакой пользы. А каково слышать разрывы, по ночам видеть зарево, знать: где-то идет бой, а мы бездействуем. Утром прибивает к берегу трупы наших бойцов, и ты их хоронишь, не имея возможности отомстить!
— Ну будет, Леха, будет. И так тяжело, под ложечкой сосет… Блокада, будь она неладна. Уже два раза снижали нормы в столовой. Придешь обедать — жидкий супец на дне котелка и — хорош! А в Ленинграде, говорят, и того хуже. Теперь многие жалеют, что, отступая, не брали с собой запасы продовольствия, которые были на «точках». Уничтожали, чтобы фрицам не оставлять! Вот и ты, небось, ничего не захватил со своего склада? — с надеждой в голосе спросил Ульчев.
— Да его не осталось. На острове дивизия переформировывалась. Больше месяца билась в Карелии. Отчаянные ребята, сейчас на ораниенбаумском пятачке стоят. А комдив заставил меня покрутиться: все давай ему связь!
— Тушенки бы сейчас, — вставил Ульчев.
— Слушай, а ведь у меня есть хлеб, — вдруг загорелся Юрьев. — Станции сдадим, опечатаем, тогда можно будет и поесть.
— Отлично! Леха, ты волшебник! — радостно воскликнул Ульчев, похлопывая Юрьева по плечу. — Только как же их поскорее сдать? — озабоченно проговорил он, выискивая кого-то глазами. — Начсклада срочно уехал за запчастями для моей «Четверки». Досталось станции, бедняге…
— Да-а, — опять помрачнел Юрьев. — И все-таки я тебе, Володя, завидую. — Заметив, что Ульчев кого-то высматривает среди бойцов, спросил: — Кто тебе нужен?
— Бобренева ищу. Ты знаешь, его разжаловали…
— Как?! За что?..
— Струсил. Хотел одного толкового парня из моего расчета, который узрел, как у него поджилки затряслись при виде немцев, под трибунал подвести.
— Неужели?! Он же в училище рубахой-парнем слыл, отчаянным. За свои проделки младшего лейтенанта получил при выпуске.
— А-а, чужая душа потемки. В училище бравировал, море ему было по колено, а фашиста на дороге встретил — засверкал пятками, за свою шкуру испугался. Теперь Бобренев тут, на техскладе, железки драит тики-так… Вон, кстати, и он, на ловца и зверь бежит. — Ульчев зычно позвал: — Товарищ красноармеец, можно вас на минутку!
Бобренев подошел с жалкой ухмылкой, вытирая ветошью промасленные руки. Поздоровавшись с Юрьевым, сказал:
— Слышал, как он теперь ко мне официально, — кивнул в сторону Ульчева. — А раньше вроде корешами считались.
Юрьев промолчал, отвел взгляд, подумав: «И зачем его Володька позвал? Действительно, неловко как-то, все же столько лет были вместе». А Ульчев, нисколько не смущаясь, подлил масла:
— Дружба дружбой, а вот служба, Кеша, людей проверяет. Негодяем ты оказался на поверку, что поделаешь.
Бобренев вспыхнул, с вызовом спросил Ульчева:
— Ты зачем позвал? Мораль читать?!
— Ну, будет, будет, не заводись, — уже с миролюбивыми нотками ответил Ульчев. — Мы, Кеша, все-таки надеемся и верим, что свой позор ты смоешь. Должен же ты доказать людям, что с тобой произошла нелепая ошибка! И позвал я тебя не мораль слушать, а потому, что верю в тебя. От этого и наши отношения зависят, — твердо сказал Ульчев. — Надо нам с Лехой ненадолго отлучиться. А начсклада нет, сам понимаешь, наши фургоны так не оставишь. Может, присмотришь пока?
Бобренев покачал головой:
— Нет, у самого дел по горло. Вы лучше охрану поставьте.
— Мы свои расчеты сейчас строим и — шагом марш в распоряжение начштаба, — посетовал Юрьев. — Ладно, Володя, — обратился он к Ульчеву, — подождем, что поделаешь.
— Ну что тебе стоит, — не отставал Ульчев от Бобренева. — Поставим машины поближе к вашей территории, у оградки. А ты поглядывай. Придет начальник — кликнешь нас, в командирской казарме будем.