Федорин смутился, чувствуя правоту Пахарева. Но не хотелось ему сразу соглашаться, не в его правилах идти на попятную. И лейтенант пылко возразил:
— А вы слишком добреньким быть хотите?!
Федорин, сам того не зная, задел старшину роты крепко. Пахарев не спеша достал пачку «Беломора», закурил. Потом тихо проговорил:
— Оно, конечно, хоть и жизнь наша армейская жесткая, но человек на то и назначен, чтобы добро нести. В войну сколько жестокости, ненависти было, а все одно — победило Добро!.. Не хотелось бы вспоминать эту историю, и не со мной, а с товарищем моим она приключилась, но, видно, придется…
И рассказал Пахарев лейтенанту о случае, происшедшем на фронте…
С его другом, тоже Иваном, с которым вместе росли в одной деревне, а потом шестнадцатилетними пацанами, приписав себе по два года, ушли на войну, стряслась беда. И обстрелян был тезка, не раз испытывал и мощные волны взрывов в обороне, и зловещие всплески встречного огня в наступлении, и ранение имел, и награды… Но однажды, в трудном бою, не выдержал — бросил свой пулемет и… деру в тыл. Нарвался прямо на КНП командира роты. «Ты куда?!» — спрашивает тот. А Иван слова вымолвить не может, только слезы размазывает вперемешку с глиной, налипшей на лицо. Понял ротный, в чем дело, достал из кобуры пистолет, мол, пристрелю стервеца по закону сурового времени. Тут и нашло просветленье, взмолился Иван: «Не дайте умереть с позором, кровью искуплю вину!» Поверил командир. Пулей ринулся земляк назад в боевые порядки: отбил свой пулемет… Когда бойцы пошли в контратаку, Иван первым вбежал в траншею фашистов и забросал их гранатами. Но один недобитый гад выполз из-под груды обвалившейся земли, вскинул автомат, нацелив его прямо в грудь командира. Ближе всех к ротному оказался Иван. Рванулся вперед, прикрывая собой, и только вспучилась Иванова грудь красными пузырями…
Поначалу все подумали — погиб. Рота, не останавливаясь, пошла вперед. К награде высокой Ивана представили. Посмертно. А спустя время ротному письмо пришло из тылового госпиталя, от Ивана! Мол, жив, здоров, чуть царапнуло, но дело на поправку идет, скоро ждите. Обрадовались известию. Но и удивились: как это «чуть царапнуло»? Видели, что прошила его вражеская очередь основательно. Послали запрос в госпиталь. И тут все стало ясно: не вернется больше Иван в строй солдатский, сильно ему фашист навредил…
Пахарева прервал телефонный звонок: дежурный первой роты доложил Федорину, что рядовой Грибанов в расположение прибыл.
— Ну вот, — усмехнулся старшина роты и посмотрел на часы, — три минуты до отбоя. — Поднялся, сминая в кулаке давно погасший окурок. — Пойду погляжу на беглеца да порядок проверю. — Увидев, что лейтенант собирается идти с ним, остановил: — Не нужно, пусть Грибанов тоже поволнуется, ночку не поспит да подумает, почему взводный внимания на него не обратил. И ты, Николай, знать будешь, как правильно поступить. — И своей тяжеловатой походкой Пахарев направился к двери.
— Иван Евдокимович, — окликнул его Федорин и, смущаясь, спросил: — А вы как посоветуете? Ведь нельзя безнаказанно оставлять проступок Грибанова.
— Это точно, — утвердительно кивнул Пахарев и с хитрецой глянул на лейтенанта. — Только прежде я бы поговорил с ним по душам. Потому как строгость и доброта командирские на доверии огромном построены…
Беседа с Грибановым продвигалась туго. Солдат играл в молчанку и только усмехался в ответ на вопросы Федорина. Наконец, чувствуя, что закипает, лейтенант выдавил сквозь зубы:
— Не хотите говорить — не надо. Можете идти, а о решении я объявлю.
— Знаю это решение.
— А что вы думали, по головке за такое гладить?! — не сдержался Федорин. — Вчера просто ушли из казармы, а завтра — боевой пост оставите, бросив товарищей? Вот Пахарев рассказал мне, как в войну один такой струсил и покинул поле боя. Хорошо, вовремя одумался… А вы?.. Больше о себе печетесь!
Грибанов побледнел, сжался:
— Это я струшу? Да если хотите знать, я…
— «Я» — последняя буква, — уже спокойно перебил лейтенант. — На деле докажите, службой.
— И докажу, вот увидите, докажу!..
И уже спустя месяц-полтора, когда лейтенант Федорин шутливо спросил Пахарева: «Как настроение у солдат?» — старшина ответил, как обычно отвечал Кузнецову, неизменным паролем: «Все в порядке!»