— А, Калташкин! Не стесняйся, давай сюда, — позвал меня подполковник Сливов.
Такой талант Пал Палыча — видеть все благодаря какому-то двойному зрению — нас всегда поражал и восхищал. Мы даже спросили его как-то об этом умении, на что комэск, усмехнувшись, заметил: «Настоящий летчик должен видеть все!»
Да, Сливов — «старый шкраб», как говорят в авиации о человеке, и в достатке надышавшемся горячим аэродромным ветром, и попробовавшем вкус неба. Говорят, что если выстроить всех летчиков, у которых он был инструктором, то получится, по меньшей мере, целый полк только одних старших офицеров. Кстати, в свое время Сливов давал «провозные» и нынешнему командиру полка. Потому он и другое начальство, приезжающее из дивизии, величают нашего комэска уважительно, не иначе как Пал Палычем. Мы тоже так его зовем, только между собой…
И я, несмотря на вроде бы панибратское приглашение комэска «давай сюда», подошел к нему чуть ли не строевым шагом, щелкнув каблуками, доложил как положено:
— Товарищ подполковник, лейтенант Калташкин по вашему приказанию прибыл!
— Хор-рош! Тебе бы, Калташкин, на плац, к пехотинцам, — не то одобрительно, не то иронически сказал Сливов. — Значит, лихачить вздумал, Калташкин, или как?
Я опустил голову. Выручил Венька Болотов. В наступившем тягостном молчании я услышал через потрескивание радиостанции его доклад руководителю полетов: «… Занял зону… Разрешите начать работу?»
Пал Палыч тут же склонился к микрофону и дал «добро». Потом сказал, уже не глядя на меня:
— В общем, так, Калташкин, в первую шеренгу пилотов тебе пока еще рановато. С предпосылками, которыми ты нас всех одариваешь, в нее никак не попадешь. Ясно?.. — Он усмехнулся и продолжил: — Но помаршировать придется, товарищ лейтенант. Методом «пеший — по-летному», и не на плацу, а тут, — показал он рукой за окно. — Такая вот инверсия получается, товарищ лейтенант.
Не знаю, кому как, а мне этот метод — хуже наказания не придумаешь. Ходишь мелкими шажками, чуть ли не на цыпочках, по вычерченной на площадке схеме с деревянным самолетиком в руке — вроде бы летишь. Если б еще звук издавать губами: «Вжи-и-и…» — прямо как в детском саду мальцы «летают». Хорошо, если в паре с кем-то или звеном. Но один и когда за тобой наблюдают в балыбинских условиях еще и пассажиры местного аэропорта — совсем нет мочи переносить такую подготовочку.
Ну вот, так и знал. Лишь пошел «на взлет», как в пот бросило. Краем глаза увидел в раскрытом окне первого этажа, где размещался медпункт, Светлану в белом высоком колпаке.
«Ну чего ей не сидится дома? Загорала бы себе… Так нет же, практику еще одну устроила вместо каникул — уговорила местного врача. А кто же откажется от дармовых лишних рук?!» — клял я в сердцах ее появление в окне, но вида, что заметил Светлану, старался не подавать.
— Приветик, летчик Калташкин, — весело сказала она, — никак, победу в воздухе куете на земле?..
Я пробормотал что-то невнятное — мол, не вижу ничего смешного, попытался полностью переключить внимание на тренировку. Но сосредоточиться было трудно: мешал взгляд Светы, который я продолжал ощущать на себе. Знал, что за мной внимательно наблюдает и Пал Палыч и мое нерешительное топтание в конце концов взорвет комэска.
Так оно и случилось. Я услышал сверху его недовольный голос:
— Это не занятие, товарищ лейтенант! Сплошные зевки. Плохо спали или тепловой удар начинается?.. Заканчивайте! — Пал Палыч с силой захлопнул фрамугу, давая понять, что я свободен.
Светлана тоже поспешно принялась закрывать створки окна, будто ученица, нашкодившая, но всем видом показывающая, что к происшедшему не имеет никакого отношения. Настроение мое вконец испортилось — вот ведь день невезучий!
Я поплелся было к эскадрильской стоянке, но услышал:
— Петр, погоди!
Светлана выскочила из здания и побежала за мной. Я остановился.
Она подлетела и с ходу выпалила:
— Прости, это я во всем виновата.
Она вдруг привстала на носки и, дотянувшись губами до моей щеки, чмокнула. Потом смутилась, развернулась и пулей устремилась назад. Хлопнув дверью, скрылась, будто и не было всего этого.
Я растерянно озирался по сторонам.
«Что это с ней?.. — сильно билось сердце. — Ведь недотрога! Ну станцевал с ней несколько танцев «на расстоянии». Дважды позволила после них проводить себя».
Приземлился Венька Болотов. Я знал, что его полет значится последним в плановой таблице. Сейчас аэродром затихнет. Руля мимо меня, шагающего на стоянку, Венька показал большой палец: мол, ажур, дружище. За остеклением фонаря промелькнуло его довольное, улыбающееся лицо. Я тоже поднял руку с оттопыренным пальцем вслед пробежавшему по «рулежке» самолету. День почему-то теперь не казался смазанным неудачами.