— Ерунда все это. Наплевать и забыть — нет никакой трещины!
— Не понял?!
— Это всего-навсего обман зрения. Готовьте самолет к запуску! — строго-официально отрубил я и поставил ногу на стремянку, чтобы взобраться в кабину. Но Кравченко остановил.
— Не подумаю, — резанул меня его спокойный басок.
— Это приказ! — Я стал закипать. — Только попробуй его не выполнить!
— А случится что — меня швабрить начнут… Да и не в этом дело. Самолет угробишь! Себя… — Игнат с сожалением покачал головой: — Нет, я пошел докладывать.
— Постой!.. Ты ведь знаешь, я почти неделю самостоятельно не летал. Парни вперед все ушли. И сегодня из-за этой грозы плановая таблица в комок свертывается. Думаешь, мне кто-то уступит свой полет?.. Да и не случится ничего, машина надежная!
Но сколько я ни уговаривал, сколько ни молил — Игнат был непреклонен. В конце концов, разругавшись совсем, мы разбежались: он — к своему начальству по технико-эксплуатационной службе, я — к Пал Палычу «искать правду». По пути излил душу Веньке Болотову, который готовился к полету у своего самолета. Лучше бы я не останавливался.
— Зря на рожон лезешь, — рассудительно изрек он.
— Ха, Веня, а где же твой принцип: кто не рискует и тэ дэ, и тэ пэ?
— Я, между прочим, к старшим прислушиваюсь. Кстати, есть еще одно правило в авиации. — Болотов нравоучительно повел рукой с вытянутым вперед указательным пальцем. — Оно гласит: не рвись сам в полет ибо есть на то воля командира. Не напрашивайся в небо, не лезь поперед батьки в пекло — небо ведь и наказать может. Тогда покрутишься.
— Ты, Веня, де-ля-га… — сказал я и понес на него вовсю.
В общем, с Болотовым мы крупно поговорили, можно сказать, поссорились, хотя до этого у нас никогда размолвок не случалось. Наверное, в чем-то я тоже палку перегнул. Но он… Как он мог так рассуждать!
К Пал Палычу я не пошел. И думаю, потому, что встретил Светлану. А может, и не совсем так? Она стояла в коридоре в окружении экипажа Ан-2 и весело перекидывалась словечками. А мне, чтобы попасть к лестнице, ведущей на КДП, нужно было обязательно протискиваться между ними. И я повернул назад. Услышал, как Светлана крикнула вслед:
— Петр!
Я не остановился. Ушел. Приревновал? Что-то такое было, конечно. Скорее всего, потому, что внутри меня бушевали ветры разных скоростей и направлений. Я мог наговорить в ту минуту все что угодно и, остро почувствовав это, понял: надо взять себя в руки. Летчику распускать так нервы нельзя.
И уже спокойно наблюдал, как буксировали мой самолет в техзону — все-таки сняли с полетов, — как взлетали и приземлялись другие, и даже с напускной веселостью отпускал каламбуры ребятам по поводу своего «сидячего положения».
Когда в конце летной смены мне приказали приготовиться к вылету, ни один мускул не дрогнул на лице, только где-то глубоко внутри радостно защемило, и подумалось: «Есть справедливость на свете. Все-таки комэск у нас — мировой мужик!» А на Венькину ужимку: «Что, уговорил Сливова? Ну-ну…» — я вообще не прореагировал, тем более в его самолет усаживался — у него, выходит, отбирал полет…
…Удар молнии пришелся куда-то около стабилизатора. Я его почувствовал через педали и снова ничего не понял. Земля до этого предупредила: приближается грозовой фронт, возвращайся! Но небо было по-прежнему чистым и глубоким, только подо мной кое-где пучились облака, похожие на айсберги. Я выключил форсаж, начал снижение, И тут ощутимо хлопнуло по ногам, мелкими иглами закололо ступни. «Миг» плавно опустил нос, переходя в пикирование. Инстинктивно дернул ручку управления на себя — никаких изменений. Скорость продолжала расти: я падал.
Как мне захотелось в этот момент выпрыгнуть! Даже за скобы катапульты схватился: ну, думаю, дерну. Тут внутренний голос подсказал: «Не тушуйся. Высота еще большая. Доложи на землю как положено!»
Пал Палыч сразу же отозвался: «Молодец, Калташкин, что спокоен. Попробуй выпустить тормозной щиток. Не поможет — прыгай!»
С этой минуты страх отступил, в действиях появилась осмысленность. Захотелось поспорить со стихией. Щиток помог, самолет вышел в горизонтальный полет. Что у меня есть в активе? По крену «миг» послушно управляется ручкой. Обороты двигателя зависят от моего желания. Значит, нет только продольного управления — этот канал, видно, перебит. Но зато есть тормозной щиток!
«Попробую сесть», — решил я и доложил о своих соображениях Сливову.
— …Снижение до шестисот метров. Имитируйте посадку! — приказал руководитель полетов.