Выполнил. Появилась еще большая уверенность: при выпуске шасси нос машины задирается вверх. Порядок.
— Ноль-семнадцатый, посадку разрешаю, — дал «добро» Пал Палыч. И добавил как-то мягко, по-отцовски, нарушая правила радиообмена: — Только гляди, Петр, чуть что… не медли!
Заход к аэродрому прошел гладко. Балыбино открылось взору, как обычно, в изумрудном множестве тонов. Вот уже хорошо просматривается взлетно-посадочная полоса. Но чем ближе к ней, тем быстрее билось сердце и сильнее перехватывало дыхание, вязло во рту. В какой-то момент, когда до земли оставалось всего ничего, в голове заметалась мысль: «А не послать ли все к черту? Катапультируюсь — и делу конец!..» Но тут же другой голос одернул: «А самолет плюхнется на какой-нибудь дом… Да и как его бросить, это же не пустая консервная банка…»
Перед самой бетонкой «миг» заупрямился, тормозной щиток едва удерживал его в горизонтальном полете — явно не хватало скорости, хотя для посадки ее было с лихвой. Но когда колеса сначала с силой замолотили по земле, окутывая самолет и меня вместе с ним пылью — чуть-чуть не дотянул до полосы, — а потом вынесли на серое полотно, визжа и хлопая покрышками, оставляя за собой сноп искр и раздирающие звуки, — это было самым счастливым мигом. Машина спасена, мы еще полетаем!
Чувствовал ли я себя на вершине славы, героем дня?.. Что-то такое, наверное, было: столько рукопожатий, дружеских похлопываний по плечу, уважительной похвалы. До тех пор, пока старший лейтенант медслужбы, прикомандированный к эскадрилье, не затащил меня в санитарный пазик и не увез в здравницу. Вот ведь как: здоров, ни единой царапины — ан нет, дуй в профилакторий, обследуйся, отдохни после передряги, хочешь ты этого или не хочешь.
И вот я вторые сутки торчу тут. В дверь постучали.
— Разрешите? — пробасил Игнат Кравченко и как-то неуклюже, бочком, вошел в палату. За ним — Жницкин. Вот уж кого не ожидал увидеть!
Я засуетился, поздоровался, пригласил сесть, спросил о новостях. Разговор не клеился. Что-то мешало.
— Это вам, товарищ командир. — Жницкин поставил на тумбочку пол-литровую банку, завернутую в газету. Смущаясь, пояснил: — Варенье клубничное. Вы, знаю, любите.
— Точно, — удивился я. — Надо же, где раздобыли? Поди, в сельмаге?
— Да нет, мама прислала, ко дню рождения, — горячо и сбивчиво сказал ефрейтор, опасаясь, что откажусь.
— Спасибо, — поблагодарил я, краснея.
Подумал: «Вот, летчик Калташкин, еще тебе один урок. Ну что ты знаешь об этом парнишке? Только то, что скромен и трудолюбив… А он тебе — такое варенье!» — Кстати, день рождения-то когда? Надо ведь отпраздновать, — по-свойски сказал я механику и подмигнул: — Торт с меня!
Жницкин совсем смутился, опустил глаза. На помощь пришел Игнат:
— Прошел у него, командир, день рождения. Как раз во время вашего последнего полета был… А смущается за свою да и мою ошибку. — Игнат вздохнул и сказал, глядя прямо мне в глаза: — Не оказалось, командир, трещины на лопатке турбины. Проверили — можно было лететь. Так что прости.
Если бы я узнал об этом еще позавчера, до того полета, уверен, реакция моя была бы другой. Но переломилось что-то во мне, произошла переоценка поступков, отношений к людям, к делу.
— Вы правильно поступили, извиняться не за что! Действительно, в авиации нет мелочей, а уверенность в своем труде должна быть полная. — Я подошел и пожал им руки.
Потом приехал Пал Палыч. Обрадовал:
— Хватит курортничать. Завтра чтоб сидел на предварительной подготовке к полетам как штык. Ясно? И не кичись, Калташкин, что командир полка к награде тебя решил представить. Это дело неплохое, но на классность тебе самому сдавать…
Уже подходя к машине, Пал Палыч сказал:
— Да, ко мне тут Болотов приходил, рассказал о вашей размолвке. Ты, конечно, правильно его отбрил. Но он переживает. Особенно когда узнал, что не уговаривал ты меня дать тебе полет. Говорит, что «накаркал» на тебя молнию…
— Чепуха какая-то! — не сдержался я.
— Вот-вот, я ему тоже толковал об этом… А впредь, Калташкин, поделикатней с ним. Вник?.. — Комэск открыл дверцу газика, заглянул внутрь. Потом обернулся ко мне и, улыбаясь, заговорщически сказал: — Тут особа одна со мной напросилась. Говорит, что вы знакомы.
Он помог Светлане выбраться из машины, а сам легко вскочил в нее — и был таков. Только сизый дымок, пахнувший из выхлопной трубы, еще долго стлался по дорожке легким шлейфом. Я стоял перед Светланой истуканом и глупо, счастливо улыбался… А высоко в небе летел самолет, оставляя за собой белую полосу инверсионного следа, словно чертил новую линию в моей жизни.