— Мне нужно также получить бумаги, которые лежат внутри, — заявил хозяин лавки, как только я взяла ларчик. Он оказался тяжелее, чем я предполагала. Я опустила глаза, и линии на крышке опять пришли в движение. Наверное, какая-то хитрость орнамента — оптический обман. На этот раз отметины не расходились кругами. Они вздымались и опускались, как волны в океане, гонимые к берегу силой притяжения луны. На миг комната наполнилась прерывистым дыханием негромкого прибоя. Я мотнула головой, чтобы прогнать иллюзию, а затем, пока старик не передумал насчет сделки со мной, быстро сунула шкатулку в синий бархатный мешочек и убрала в свою вместительную сумку. Моя подружка Бекки называет ее «сумкой Мэри Поппинс». Я поблагодарила антиквара и вышла из магазина под дождь.
Стоило мне ступить на тротуар, как к обочине подъехало такси. Огонек, возвещавший о том, что машина свободна, горел сквозь туман, будто маяк. Забыв о собственной клятве насчет строгой экономии, я остановила автомобиль и забралась на заднее сиденье. Назвав шоферу домашний адрес, я закрыла глаза. Может, я избавлюсь от зрительных иллюзий, сопутствовавших приступу мигрени? Лишь когда такси остановилось перед таунхаусом, я поняла, что не знаю ни имени антиквара, ни адреса магазинчика. Я ведь даже не удосужилась посмотреть, на какой улице он расположен. Как же мне вернуть шкатулку после того, как я ее открою?
ЗАСНЕЖЕННОЕ ПОЛЕ ВО ФРАНЦИИ
Несмотря на то что галерея была закрыта, Майя, наш администратор, находилась на месте. Теперь мы могли оплачивать ей работу лишь за три дня в неделю, но она трудилась дольше и энергичнее. Должность «консультанта» с небольшим процентом от каждой продажи вместо недельной зарплаты устраивала ее больше, хотя мы не делали секрета из бедственного положения галереи.
— Я хотела сообщить вам, что картины Писсарро вернулись с «Сотбис», — сказала Майя, надевая светло-серое парчовое пальто. Наряд выглядел так, словно его носила придворная дама времен Реставрации — вот только вряд ли бы модница той эпохи сочетала его с вельветовой мини-юбкой в индийских «огурцах» и угги. — Мистер Джеймс отнес их в дальний офис, но я не уверена, что он успел убрать их в сейф… Примерно тогда же зашел мистер Риз.
— С бутылкой «Столичной», не сомневаюсь, — вздохнула я.
Зак Риз, художник-абстракционист, являлся одним из самых старых и близких друзей отца. В начале восьмидесятых его работы отлично продавались. Картины и теперь имели успех, однако Зак почти не рисовал. Он предпочитал сидеть в задней комнате галереи своего друга и вспоминать о старых добрых деньках, когда творили Баския и Дэвид Хокни.[5]
— И по какому случаю? — осведомилась я.
— По случаю возвращения Писсарро домой, — ответила Майя, сделав большие глаза. — Как жаль, что полотна не продались, — добавила она. — Но вы же знаете, что говорят про зимние пейзажи…
— В кризис с ними ничего не сделаешь. Кстати, а посетители были?
— Пара матрон с Лонг-Айленда — они убивали время после распродажи у Марка Джейкобса.[6] Вдобавок сравнивали свою новую экономическую политику. Одна размышляла вслух о том, как заманить в дом колориста подешевле, а другая — как ограничить дочь в покупках, чтобы та приобретала за один визит только одну сумку от Джейкобса.
— Значит, дела у всех идут туго? — Я заставила себя рассмеяться, хотя от мысли о том, что матроны с Лонг-Айленда урезают свой бюджет, мне стало неуютно. Но, в принципе, я неплохо зарабатывала на изготовлении подвесок с монограммами в предпраздничные дни, в качестве подарков к шестнадцатилетию, конфирмации и бармицве на протяжении года. — Ладно, присмотрю за тем, чтобы работы Писсарро убрали в сейф. Спасибо, что дождалась меня.
— Нет проблем. Я собираюсь на шоу в «Швейной фабрике»,[7] так что время у меня было. Хороших вам выходных.
Я проводила Майю до парадной двери и заперла ее на два замка. Потом приглушила освещение и переключила систему сигнализации на режим «Ночь», при котором активировались датчики движения. Затем вышла в узкий коридор и потопала к лестнице, ведущей к жилым помещениям и дальнему офису. Закрывая дверь галереи, я услышала раскатистый, гортанный смех Зака.
— …а он и говорит: «Раз ты на нее помочился, значит, ты ее купил». И вручает ему счет.
Это была старая история. В молодости Зак трудился на фабрике Энди Уорхола,[8] и свою байку он рассказывал знакомым, чтобы развеселить их в самые тяжелые дни. Обычно в ответ мой отец взрывался громовым хохотом, но теперь из кабинета доносился лишь утробный смех Зака и его голос, приправленный акцентом уроженца Среднего Запада.
5
6