По комментариям коллег из Бюро Шин уже понял, что подобное состояние для НадСектора - исключительная редкость. Еще ни одно дело раньше не доводило начальство до такого неистового желания найти и наказать виновных за халатность в отношении жителей Нижнего города. Смерть Хауссена и правда вскрыла слишком много зла, на которое долгое время никто не обращал внимания.
Конечно, сейчас большинство волновала не столько смерть множества детей из благополучных семей, сколько страх ответной реакции ГеноФонда. Но в этом скопище лицемерия и пустого бахвальства Шин чувствовал себя уверенно. Ведь независимо от низости человеческих пороков юноша знал: главным злом в этой трагедии выступил его главный враг - сообщество Голодных. Их малодушная жажда насытиться самым вкусным и беззащитным лакомством. Среди всех стражей порядка только Шин мог что-то противопоставить реальной угрозе.
Поэтому в кабинет Старшего Квартального Хардли он постучал без страха и сомнений. Не дожидаясь ответа, юноша вошел внутрь и закрыл за собой дверь.
В просторном помещении чувствовался стиль аристократической гостиной. Красивая деревянная мебель с резьбой аккуратно оформляла помещение по периферии. Подогнанные по цвету, охристо-красные столы и шкафы с бумагами. На стенах рукописные картины последнего времени, на полках награды и знаки отличия.
Центральный стол - самая тяжелая часть интерьера - напоминал собой маленькую крепость. Массивное основание прикрывали сверху толстенные стопки журналов и бумаг. По краям у пола стол подпирали мешки с каким-то хламом и несколько сломанных печатных машинок. Еще одна, пока в рабочем состоянии, занимала почетное место в центре столешницы. Прямо напротив потертого кресла с высокой спинкой. По соседству с машинкой цепкий взгляд Шина сразу отметил медный значок Секториата. Судя по кисточкам рядом, символ власти готовился к чистке и помещению в стеклянную коробочку.
Хозяин всего этого убранства стоял у стола, хмуро вчитываясь в текст на грязной бумажке. Он мельком взглянул на гостя из-под бровей и недовольно смял бумагу в руке.
- Не помню, чтобы разрешал входить, Секториат Орхия, - холодно произнес Хардли. - У меня нет времени на ваши игры.
- Учитывая обстоятельства, вам придется меня выслушать, - равнодушно прогудел Шин. - Это касается вашего сектора. У меня есть информация об убийце пяти человек в переулке у Третьего Завода.
- Пяти? - на этот раз взгляд Квартального дольше задержался на собеседнике. - Официально, трупов было всего два. Еще трое перешли под контроль в дело Инспектора Трауда. Об этом немногим известно…
- Из-за того, что эти трое были иссушены, - спокойно продолжил Шин. - А все иссушенные люди попадают под его юрисдикцию. И есть основания полагать, что Инспектор замешан в этом деле не меньше, чем Кэйб Хауссен.
Эти слова за миг породили звенящую тишину. Все в комнате застыло, кроме двух напряженных сердец в груди Старших Квартальных. При всем старании Хардли выглядеть незаинтересованным, он не мог превзойти невозмутимость Шина.
Это стало особо очевидным после того, как Хардли отвернулся к окну и скрестил руки на груди. Выиграть безэмоционально военного в гневные гляделки у него не вышло.
- Они говорят, что это такая болезнь, - тихо произнес смотритель Западного сектора. - Опасный вирус, иссушающий плоть. Только обнаруживают его лишь у мертвецов. Я узнавал у специалистов: вирусы не живут в мертвых телах.
- Даже если бы они были заразны, все подобные инциденты решаются сожжением в биореакторе, - прокомментировал Шин. - Что в данном случае не происходит.
- На удивление. А ведь у этих троих были семьи. У двоих - дети. Умри они также, как и двое их подельников, семьям бы выплатили по банке и пачке ПиТ за сожжение тел в биореакторе. Но Трауд лишил их такого бонуса. И это не первые мертвецы, которых он забирает себе.
- Полагаю, это длится уже несколько лет, - тихо добавил Шин. - Трауд на посту седьмой год. А иссушенных он забирает со всех секторов.
- Каждый месяц порядка полусотни трупов, - в голосе Секториата прорезалась горечь.
- И все копятся в частной клинике под Средним городом, - продолжил Секториат Орхия. - Откуда раз в месяц их вывозят вместе с мусором. Никто не спрашивает, куда. Никто не узнает, кого.