Молодой человек украдкой покосился на Кэтрин – одно упоминание о бое быков и аутодафе заставило ее побледнеть и зябко поежиться. Почему-то ей сразу же пришел на память кафедральный собор в Бургосе. Во всем его варварском великолепии было что-то зловещее. Девушка вздрогнула, по спине ее побежали мурашки. Это место видело столько крови, столько раз оно оглашалось воплями и стонами умирающих людей и животных! Кипя от возмущения, она, не задумываясь, бросила, едва ли сознавая, что говорит:
– Испанцы – жестокий народ! – И тут же спохватилась, неловко поправилась: – Вернее, были жестокими.
– Да мы и сейчас жестокие, на свой лад конечно, – ничуть не смутившись, подхватил Сезар. – Но надо отдать нам должное, у нас нет необходимости, например, создавать общества для спасения детей от родителей!
– Договорились! – расхохоталась Эдвина. – Ну а теперь, если мы и в самом деле рассчитываем оказаться в Севилье хотя бы до полуночи, пора трогаться в путь. Надеюсь, Кит, они уже доставили в гостиницу наши покупки. Знаете, – обратилась она к Сезару, – магазины тут настолько хороши, что устоять просто невозможно! Вот мы с Кэтрин и занимались все утро тем, что безбожно транжирили деньги!
И опять его темные глаза с одобрением остановились на смущенно зардевшейся Кэтрин.
– Что ж, могу сказать, вы с пользой провели время, – учтиво проговорил он. – Поздравляю вас обеих и магазины со столь удачным результатом.
– Спасибо, – пробормотала Эдвина, в то время как девушка, отвернувшись, сделала вид, будто что-то разглядывает на другой стороне площади. Вне всякого сомнения, Сезар был дьявольски привлекателен, но было в нем и нечто такое, что неосознанно заставляло ее насторожиться. В ее памяти снова и снова всплывали сказанные им слова о жестокости. «Вероятно, и сам он в определенных обстоятельствах мог быть жесток», – с содроганием подумала она. И представила Сезара на балконе рядом с королем, любующегося, как жгут на костре какого-нибудь беднягу. Он может сколько угодно называть себя аргентинцем, но на самом деле, конечно, испанец и останется им навсегда, пока в жилах течет горячая кровь.
Когда они тронулись в путь, за руль сел Сезар. Он умело вел большой автомобиль Эдвины, так что, не снижая скорости, они довольно быстро выбрались из Мадрида, несмотря на многочисленные пробки на дорогах. За городом было чудесно. После недавнего дождя природа, казалось, приветливо им улыбалась. Солнце, как это бывает весной, еще ласкало, а не обжигало землю и не успело высушить ни траву, ни деревья. Фермы, мимо которых они проносились, утопали в зелени садов. Но как только путешественники приблизились к плоскогорью Ламанчи, все сразу изменилось, как по мановению волшебной палочки. Дорога, прямая словно стрела, пролегала через бесплодную, иссушенную солнцем землю, заброшенную так давно, что она уже, вероятно, забыла, когда была плодородной. Повсюду, насколько хватало глаз, тянулась унылая пустыня без единого деревца.
– А тут, похоже, ничего не меняется, – пожала плечами Эдвина, сидевшая рядом с Сезаром.
– Может, в один прекрасный день здесь все-таки появятся тракторы и артезианские колодцы, – отозвался он, – но, боюсь, очень нескоро. Да и ненадолго. Сколько я себя помню, эта земля всегда считалась слишком бесплодной, чтобы ею всерьез заниматься.
Солнце между тем с каждой минутой становилось все жарче, и юноша, сняв с себя пуловер, почти до плеч закатал рукава рубашки. Кэтрин, забыв обо всем, не могла оторвать глаз от его мускулистых рук, покрытых коричневато-золотистым загаром, и тонких, изящных пальцев, уверенно державших руль. Она уже не видела ничего, кроме копны черных, как вороново крыло, волос, отливавших на солнце синеватым блеском, и чеканного профиля Сезара.
Спустя какое-то время Эдвина стала настаивать на том, чтобы остановиться где-нибудь, немного отдохнуть, освежиться, а заодно и перекусить тем, что она предусмотрительно прихватила с собой в объемистой корзине.
– Нам еще далеко ехать, – возразил он.
– Позвольте, но ведь у нас куча времени для небольшой сиесты, – запротестовала она.
– Сиесты?! – удивился он. – Ах вот вы о чем! Но разве вы и сеньорита не можете подремать? Что касается меня, то я нисколько не устал, и к тому же мне, признаться, чертовски скучно миля за милей тащиться по этой пустыне. Откровенно говоря, от нее у меня мурашки ползут по спине. Неудивительно, что бедняга Дон-Кихот в конце концов тут спятил... или что там с ним случилось? Никогда не был силен в классике.