Первый выход в большой мир!
Но этот столь заманчивый мир других мальчиков и девочек не принял ее.
Горько плачет Наташа. Если даже не побили, а лишь толкнули разок, повернулись спиной, — всё равно больно.
Что произошло?
Как всё это просто и понятно. Папа и мама всегда признавали ее превосходство. А эти мальчики и девочки не захотели.
Папа и мама радостно шли навстречу каждому ее желанию, каждому капризу. А эти не захотели.
В большом мире Наташа не смогла сразу стать другой. Она попробовала тянуть к себе всё, что ей нравилось. Ей не дали. С какой стати, в самом деле? Тут у всех такие же права, как у нее.
Тогда Наташа стала топать ногами.
— Дай!..
И получилось так, что кто-то ее ударил, кто-то оттолкнул плечом. А затем отвернулись, как будто ее и нет с ними.
Наташа бежит через весь двор к своей лестнице, к своей двери, к своей маме. Плач ее по мере приближения ко всему этому своему — лестнице, двери, маме — становится всё громче и горше.
Навстречу ей мама:
— Что с тобой, Ташенька, что с тобой, родная?
И утешает:
— Я же тебе говорила, что это плохие девочки и мальчики, не надо с ними играть…
Огорченная Вера Степановна гневно кричит на играющих в садике детей, грозит им.
Они не отвечают, они разбегаются веселой стайкой, будто продолжают игру. Бегут с таким отчаянным визгом, что и Наташа рада бы бежать вместе с ними. И Наташа, Ташенька, плачет еще громче, еще горше, но уже не потому, что ее обидели, а потому, что ей хочется к этим мальчикам и девочкам.
Вероятно, самое правильное — вернуться. Ну поссорились, ну поплакала, а затем, смотришь, и подружились.
Но мать уводит ее всё дальше и дальше, всё настойчивее повторяет, что дети в садике плохие, невоспитанные, а она, Наташа, хорошая. И зачем ей, такой хорошей, воспитанной, играть с плохими.
Маленькая плачущая девочка возвращается в комнаты, где у нее много игрушек, где живут покорные папа и мама, где она — самая главная.
И напрасно сосед пытается грустной шуткой образумить родителей:
— Видите, ей уже трудно с людьми…
ЗА ШТАКЕТНЫМ ЗАБОРОМ
Вот как это было.
Девочка лет двенадцати с трудом передвигалась по дорожке загородного сада медицинского учреждения. Она была на костылях. За ней шла женщина в белом халате, — должно быть, врач или медицинская сестра.
И вдруг девочка споткнулась и упала.
Женщина в белом халате наклонилась над нею, что-то сказала, но не сделала даже попытки помочь ребенку подняться. Даже руки не подала.
Эту сцену наблюдали сквозь прорези штакетного забора проходившие мимо дачники и отдыхающие из домов отдыха. И, естественно, возмутились. И, конечно, стали громко выговаривать бездушной, бессердечной женщине в белом халате за то, что она не помогает девочке встать.
Один, наиболее решительный и громче других выражавший свое возмущение, открыл калитку и прошел в сад. К этому времени девочка, опираясь на костыли, уже успела подняться сама. Удивительное дело, на ее лице светилась радость.
Что же узнал этот человек, проникший столь решительно в сад?
Девочка после перенесенной ею тяжелой болезни долгое время не ходила. И мешало ей главным образом то, что она потеряла веру в свою способность стоять на собственных ногах, передвигаться хотя бы с помощью костылей.
Важнейшей задачей врачей в этот период безусловного выздоровления была уже не хирургия, вмешательство которой увенчалось блестящим успехом, а психотерапия.
«Ну, иди же! Всё в порядке», — говорили девочке.
«Не могу», — отвечала она со стоном.
И вот она наконец пошла. Тяжело, медленно переступая ногами, изо всех сил опираясь на костыли, шла. Сама! Без посторонней помощи. Сперва от кровати до двери. Затем — за дверь. Затем — за порог дома, на тропинки большого сада.
Всё больше веры и решимости накапливалось у этой исстрадавшейся девочки.
Но вот ей уже и костыли были не нужны. Надо было заставить ее отказаться от костылей, — пусть на первое время она и станет передвигаться хуже, медленнее. Но она должна пойти без них. А она не могла от них оторваться. Повторялось то же, что было сразу после выздоровления, когда она боялась встать с постели.
Решимость приходит не вдруг, она накапливается постепенно, созревает иногда очень медленно. Но проявиться может в одно мгновенье.
Вот это и случилось, когда девочка упала.
Мать девочки, навестившая ее в этот воскресный день, — не врач и не медицинская сестра, как мы предполагали, — наклонилась к ней, конечно, с тем, чтобы помочь. И услышала: