— Во-первых, так не говорят, а во-вторых — солнца самое обыкновенное количество… Ровно столько, сколько должно быть в это время года!..
В другой раз, в учительской, она говорила, глубоко убежденная в своей правоте:
— Меня нисколько не интересует то, что невозможно проверить, например — чувства детей. Меня интересуют их знания… Знает или не знает? А всё остальное — лирика…
Она против лирики.
ЧУДАЧЕСТВО
Однажды я услышал рассказ об одном известном и весьма почитаемом докторе медицинских наук, который, экзаменуя студентов, вдруг упал в обморок. Закрыл глаза, запрокинул голову, — худо человеку! Студенты засуетились, забегали. А экзамен-то был как раз об оказании скорой помощи.
Вдруг профессор выпрямился, строго и весело посмотрел на экзаменующихся и сказал:
— Убирайтесь вы все! Я уже умер!.. Четыре минуты прошло, а вы всё бегаете, помощи оказать не можете!..
Чудачество?
Возможно.
Но какое хорошее стремление проверить не только формальные знания, но и умение воспользоваться ими на практике, в жизни.
И в школе иногда сталкиваешься с тем, что ученик прекрасно рассказывает о благородных идеях Герцена, Чернышевского, а затем совершает поступки, далекие от благородства.
Нельзя снизить оценку, — ведь урок выучил, знает. Знает ли?
В сочинении на выпускном экзамене ученик написал, что вот у него над кроватью висят портреты краснодонцев, героев «Молодой гвардии», он смотрит на них как только проснется, старается быть похожим на них… Сочинение было написано отлично, очень грамотно, даже с блеском… Но всё же один из учителей вспомнил, что он был у этого ученика и никаких портретов краснодонцев над кроватью не видел, был совсем недавно…
— Фальшивка, — сказал учитель. — Не висят у него над кроватью портреты краснодонцев…
— Никакой фальшивки, — не согласился с ним другой учитель. — Ведь он писал сочинение, а не автобиографию.
Прозвучало как будто убедительно.
В самом деле, ведь — сочинение!
А я, присутствуя при этом споре, вспомнил чудачество профессора, не подписавшего зачета студентам, которые знали всё по учебнику, но сплоховали на практике, в жизни не сумели. Надо уметь — в жизни!
Мне хотелось бы, чтобы высокие чувства не сочинялись.
Мне тоже чем-то претило сочинение выпускника, хотя формально он и имел право так писать.
— Вы всегда были чудаком, — сказал второй учитель первому. — Вы ищете во всем точного соответствия…
Мне и это чудачество, как чудачество профессора, нравится.
Но дело еще в том, что первый учитель хорошо знал выпускника. Никогда тот не обращал своих взоров к краснодонцам, никогда по-настоящему не думал об их высоком примере. Он и вспомнил о них только для сочинения.
Вот в чем дело!
И в этом связь между двумя рассказанными здесь случаями.
Всё проверяется жизнью, действительностью.
Чудачество здесь только мнимое.
НА УЛИЦЕ
Несколько раз милиционер задерживал одного и того же мальчика, прыгавшего в трамвай на ходу. Этот безбилетный пассажир никуда не торопился, на остановке он спускался с подножки и отходил в сторону. Стоило трамваю тронуться с места, мальчик снова оказывался на подножке, — как будто ему подарили этот большой, мчавшийся с шумом и грохотом вагон исключительно для веселой игры.
Милиционер — что за черствый человек! — не хотел понять всей увлекательности такого препровождения времени. Он задерживал любителя покататься на трамвайной подножке.
В отделение милиции вызвали мать. Мальчик ждал ее без всякого трепета. Она всегда брала его под свою защиту. Почему задержали? Кто дал такое право задерживать детей? Что он, преступник? И как только не стыдно?!
И вот ее — в который раз! — вызвали, но уже не в. отделение милиции, а в больницу: мальчик погиб под колесами.
Горько сознавать, что уже нельзя помочь этой матери, потерявшей ребенка.
Не все матери так неразумно восстают против вмешательства посторонних в поведение ребенка на улице. Разумные матери надеются на это вмешательство.
Конечно, милиция должна быть активнее в борьбе с детской безнадзорностью. Но нужно быть справедливым: без нашей помощи самый расторопный милиционер не справится полностью с задачей. Если мы будем равнодушно, а то и сочувственно расступаться перед убегающим маленьким нарушителем порядка, не превратится ли для него всё усердие милиционера в новую игру: «Дяденька, поймай меня!»?