И мать решила на нее подействовать. Как? Сыграть на самолюбии. Мать говорит девочке, когда та склонилась над учебником и задумалась: «Эх ты, недотепа! И в кого ты только такая уродилась? Кажется, у нас в роду глупых не было!» Вот и всё! И будто припечатала! Римма, вместо того чтобы взвиться от такого оскорбления и доказать, что она может учиться хорошо (на что и надеялась мать), склонила голову еще ниже, из глаз полились слёзы, и задачу в этот вечер решить она уже не сумела. Не сумела потому, что мать нанесла ей самый чувствительный удар. Ведь девочка и до того не была уверена в своих возможностях, а тут еще мать подтвердила… Вот как бывает, когда взрослые не пытаются разобраться в характере своих детей, в их особенностях.
Нельзя сказать, что эта мать не любит своего ребенка. Конечно, она любит. Точно так же любит свою внучку и та бабушка, которая одела ее в лохмотья, чтобы пристыдить за двойку, и та мать, которая повела свою дочку в милицию, чтобы «из педагогических соображений» напугать. Но можно сказать, не боясь ошибиться, что в этих семьях взрослые и не думают о том, что детей надо не только любить, что с детей надо не только взыскивать, что к детям нужно не только предъявлять требования, но их еще нужно и уважать.
Мне в разговорах с некоторыми родителями приходилось слышать, как они с искренним удивлением спрашивали:
— А чего его уважать? Мал еще! Подождет!
ЕСЛИ ОН РАСТЕТ ЖАДНЫМ ПОТРЕБИТЕЛЕМ…
В одной из ленинградских школ ученица восьмого класса, — назовем ее Наташей, — грубо оскорбила старенькую гардеробщицу. Гардеробщица проработала в этой школе более тридцати лет. Она здесь, в этих стенах, состарилась. И учителя и учащиеся ласково называли ее нянечкой. Она умела по-матерински приласкать маленького школьника и строго поговорить со старшеклассниками, не в меру разбушевавшимися. Она чувствовала себя воспитательницей. И имела на это все права.
И вот однажды Наташа грубо потребовала у этой старенькой гардеробщицы свое пальто. Наташа торопилась. А старушка несколько задержалась.
— Ну скорее, что ли! — прикрикнула на нее восьмиклассница.
— А где же, Наташа, твое слово «пожалуйста»? — спросила нянечка, знавшая всех учеников по имени еще с первого класса.
Последовал ответ:
— Я это слово «пожалуйста» знаю, но оно не для вас…
— Почему же оно не для меня? — внешне спокойно спросила нянечка. — Чем же я отличаюсь, Наташа, от других людей, чем я хуже их, или тебя, к примеру?…
Как всё получилось нехорошо…
Сама Наташа почувствовала, что нехорошо получилось, стыдно.
Но не просить же извинения.
Так она подумала, Наташа. Она не привыкла признавать себя виноватой.
И она ушла.
Какая же она, эта восьмиклассница?
Наташа — единственная дочь. Мать говорит о ней: «Это вся моя семья». Отца нет, он умер, когда Наташа' была еще совсем маленькой. Вся тяжесть воспитания, вся тяжесть материальных забот легла на плечи матери. Она никогда не жалела себя и делала для дочери всё. Как много ни приходилось работать, мать всегда находила время для того, чтобы избавить Наташу от всяких забот.
Мать находилась в услужении у дочери. Дочь, сама того не замечая, стала помыкать матерью.
И, опять же незаметно для самой себя, Наташа пришла к убеждению, что имеет право на чужую заботу, чужое внимание, не рождавшие в ней никаких ответных чувств к людям. Они, старшие, обязаны!
В обращении с людьми у нее всё чаще стали прорываться нетерпимость, грубость. В школе это замечали, но не придавали особого значения странным отношениям Наташи с подругами, нянечками и даже с учителями. Только случай с гардеробщицей как-то насторожил. Откуда это? Откуда барские замашки у дочери работницы?
Вспомним разговор с родителями, который привел в своем выступлении перед читателями А. С. Макаренко:
— «Мы оба члены партии, общественники, я — инженер, она — педагог, и у нас был хороший сын, а теперь ничего с ним сделать не можем. И мать ругает, и из дому уходит, и вещи пропадают. Что нам делать? И воспитываем его хорошо, внимание оказываем, и комната у него отдельная, игрушек всегда было сколько хочешь, и одевали, и обували, и всякие развлечения предоставляли. А теперь (ему 15 лет): хочешь в кино, театр — иди, хочешь велосипед — вот велосипед. Посмотрите на нас: нормальные люди, никакой плохой наследственности быть не может. Почему такой плохой сын?