А ведь был в тяжелейшем конфликте со школой, с коллективом товарищей, с обществом.
И всё потому, что в семье рос только как потребитель.
Могло всё кончиться и хуже.
Но и так ведь не очень хорошо.
Чересчур велики потери. Много растрачено впустую времени. Много горя причинено матери. Она тяжко заболела. Много ненужных забот и волнений пало на долю учителей Романа.
Действительно, что хорошего в том, что ученика девятого класса пришлось исключить из школы, что о нем, его отвратительном поведении, писали в газете, что его осудили и учителя и товарищи?
И вот еще — другая школа, другой ученик.
Как схожи характеры, как схожи судьбы.
Этот случай также стал уже только воспоминанием, из настоящего времени перешел в прошедшее. И всё же хочу вспомнить. Нужно вспомнить.
Такое может повториться и в другой семье, где не понимают, как можно чрезмерной добротой и заботой вскормить беду.
…Ученик Саша остался на второй год в восьмом классе. На сетования родителей он спокойно ответил:
— А почему велосипед не купили? Вот велосипед не купили, я и учиться не захотел…
Он, Саша, решил их наказать. Как они с ним, так и он с ними.
В девятый класс, после двухгодичного сидения в восьмом, он перешел с большим трудом и учился там еще хуже, чем в восьмом.
В декабре, в конце первого учебного полугодия, Сашу вызвали на заседание ученического комитета. Он явился только для того, чтобы устроить своеобразную демонстрацию — пренебрежительно посмотреть на товарищей, повернуться к ним спиной и сразу же выйти из комнаты, хлопнув дверью. Пусть знают, с кем имеют дело! Подумаешь!..
Тогда Саша был вторично вызван на заседание учкома, на котором присутствовали и члены школьного комитета комсомола, хотя Саша и не комсомолец. На этот раз хлопнуть дверью и нагло уйти было невозможно, — заседание происходило не только в кабинете директора школы, но при самом директоре, классной руководительнице и незнакомом Саше учителе. Правда, они сидели в стороне, на диване, и в разговор не вмешивались.
— Объясни, пожалуйста, — сказала Саше председатель учкома, ученица десятого класса, — почему у тебя двенадцать двоек?
Десятиклассница очень волновалась. Но Саша сохранял полное спокойствие.
— А вовсе и не двенадцать, — сказал он.
— А сколько же? — спросила смущенная десятиклассница.
— Тринадцать!.. Не двенадцать, а тринадцать.
Председатель учкома немного помолчала, как бы предоставляя Саше возможность самому почувствовать нелепость взятого им тона, и спросила:
— Может, тебе помощь нужна?
Помощь? Зачем она ему? Знает он, что такое помощь! Небось всё-таки придется и самому что-то делать… Нет, не желает он никакой помощи. Не нужна! Не нуждается!
Бились, бились с ним, наконец спросили:
— Можешь ты обещать, что изменишь свое поведение?
(Только у одного паренька было такое выражение лица, что вот-вот он ударит крепко сжатым кулаком, вот так просто возьмет и ударит! — но ведь нельзя, надо воспитывать, надо иметь подход…)
— Так как, обещаешь?
Но Саша даже не ответил.
Председатель учкома почти умоляющим голосом (добрая девочка так и горела желанием помочь, перевоспитать, чтобы всё было хорошо) убеждала:
— Ведь так нельзя, Саша. Тебе же хуже… Пойми!
Но он ничего не хотел понимать.
С тем и ушел.
Ушли и школьники — члены учкома, комитета. Остались взрослые. Директор школы заговорила о том, как трудна задача — исправить ошибки семейного воспитания. В школе учат, воспитывают детей на основе единой программы и единых требований. В семье их до сих пор еще воспитывают по-разному. Опасность велика не только тогда, когда родители перестают следить за ребенком. Она еще больше там, где отец и мать, уделяя много внимания и заботы ребенку, в каком-то нелепом ослеплении воспитывают эгоиста, не признающего никаких обязанностей, не знающего никакой ответственности.
— Да, да, — говорила директор школы, — сейчас уже очень трудно исправить ошибки, допущенные родителями Саши. Его баловали, избавляли от всякой работы, считая это проявлением родительской любви и самоотверженности. Незаметно для себя родители вырастили ленивого, бесхарактерного себялюбца. Есть такая формула: школа должна опираться на семью. А иная семья, сама потерявшая всякую опору в воспитании ребенка, в то же время старается диктовать школе: «Будьте с ним подобрее, поласковее, не наседайте на него, он к этому не привык…»