— Проси прощения у Валентины Павловны, — сказал он ученику. — Смотри у меня! Сколько раз собирались исключить, но не исключали, жалели тебя. А сейчас исключим… Понятно?
— А за что? — спросил Золотов. — Что я такого сделал? Я только крышку от парты поднял. Хоть весь класс спросите. Уж и крышки от парты поднять нельзя…
Директор не стал читать нотаций. Он только пристукнул ребром ладони по письменному столу так, что поморщился от боли, и сказал:
— Ладно! Иди! Уж мы тут решим…
В голосе директора было что-то такое, что заставило мальчика прекратить спор. Пятиклассник посмотрел на учительницу глазами, которые как-то сразу стали ясными и просительными, — как это только ему удалось сделать?
— Простите, — сказал он. — Я больше не буду. Вот увидите! Ни за что!..
И она простила.
Не исключать же, в самом деле.
Во время перемены учительница слышала, как Золотов умышленно громко сказал товарищам:
— А что мне сделали? Ну, опять маму вызовут… Она им покажет…
О матери этого мальчика мне рассказал директор школы. К ней, к матери, много раз приходила классная руководительница, но разумного разговора не получалось. Мать ничего не хотела понять, насмешливо относилась к любым советам учительницы, только с каждым разом всё больше и больше ожесточалась. Тогда директор пригласил ее к себе. Она пришла. И сказала директору:
— Всё неверно. Вы пристрастны. Вы все невзлюбили моего мальчика. Он у меня чересчур прямой, как и я, чересчур правдивый, как и я. А таких не любят. Знаю!
Директор вызвал мальчика, чтобы тот в присутствии матери сам рассказал о своих проделках, раз он такой правдивый и прямой.
Однако стоило мальчику появиться в дверях кабинета, как мать сразу же стала кричать:
— Ты их не бойся! Скажи всю правду… Тебя учителя не любят, выдумывают на тебя, да? Для других делают, другим всё прощают, с другими дополнительно занимаются, а с тобой не хотят… Мне нм платить нечем…
Так и у директора с этой матерью никакого разумного разговора не получилось. И, конечно, не по вине директора школы. Каким ужасным был этот крик матери, обращенный к сыну-пятикласснику:
— Ты их не бойся!
Кого это — их?
И не собственная ли мать страшнее всего для этого школьника, собственная мать, не способная понять, не желающая понять, в чем ее беда?
Можно бы, конечно, в связи с поведением пятиклассника и позицией его матери поставить ряд вопросов: о связи школы с семьей, о педагогическом просвещении родителей, о воспитании у школьников обязательной дисциплины и чувства ответственности… Всё же я думаю, что для этой матери самое главное заключается в том, чтобы перемениться, стать другой, стать лучше. Пока она этого не поймет, ей будет всё труднее и труднее — и с другими людьми, и с собственным сыном. Но как ее убедить, что она должна перемениться — и в собственных интересах и в интересах сына, которого она несомненно любит?
Иногда надо решиться на прямой и строгий разговор с такими родителями, сказать им в лицо:
«Вся беда в том, что вы сами плохо воспитаны…»
Л подчас еще резче:
«Вся беда в том, что вы — плохие люди…»
В самом деле, мы как-то научились говорить о том, какие требования следует предъявлять к детям. Но необходимо еще говорить и о том, какие требования взрослые должны предъявлять к себе.
Можно ли научить ребенка уважать собственных родителей в семье, где никогда ни одного доброго слова не говорят о других — о соседях, сослуживцах: все плохи, пет честных, пет добрых людей. И вот капля за каплей в душу ребенка вливается яд.
— Что ж, говорит такая мать в ответ на упреки, я ему только раскрываю глаза на людей, на собственный дурной опыт, а подчас и собственный дрянной характер оказывают таким взрослым скверную услугу — помогают воспитывать молодых циников. И придет день, когда матери, отцу будет страшно взглянуть в пустые глаза сына.
Как может расти настоящий, сильный, морально чистый человек в семье, где, к примеру, постоянно рассказывают грязные и глупые анекдоты, где все разговоры — о деньгах, о вещах?
Видел я на улице, как беременная женщина, будущая мать, поддерживала пьяного мужа. Он то накаливался на нее всей тяжестью, то падал, и она изо всех сил, напрягаясь, старалась его удержать. А он изрыгал грязную, нелепую ругань. Как тут было не подумать о том, что вот этот человек — отец еще не родившегося ребенка. И вот ребенок родится, войдет в наш большой, сложный, прекрасный и трудный мир, а он, этот человек с бессмысленным взглядом, с обслюнявленным ртом, будет властен над малышом, будет всегда рядом. Кормилец. Поилец. Защита. И воспитатель?…