Хорошо, что это не был рассказ человека, собирающегося поучать, говорить о своем примере. Екатерина Григорьевна вспоминала, вдруг задумывалась, и тогда ждали, чтобы она нашла нужные слова, боялись ей помешать. Она сама, как бы вместе с теми, кто ее слушал, старалась разобраться в своих отношениях с детьми. Получилось так, что она преимущественно говорила о старшем своем мальчике, Сергее, учившемся в девятом классе. Ее сына знали многие родители старшеклассников по рассказам своих собственных сыновей и дочерей, по той доброй славе, которая шла о нем по всей школе. Дело не только в том, что Сережа Лебедев хорошо учился, — хорошо учились многие школьники. Сережа выделялся какой-то особой широтой интересов и вместе с тем большой жизненной устойчивостью, спокойной уверенностью, в которой не было ничего показного, нарочитого.
Родителям хотелось знать, какое же участие принимала мать Сережи в том, что у нее такой сын. Как это получилось? Или это только дело случая?
Муж Екатерины Григорьевны умер, когда Сережа только-только поступил в школу, а младшей его сестренке исполнилось два года. Когда родилась дочка, Екатерина Григорьевна бросила работу: муж достаточно зарабатывал, а дети нуждались в присмотре. Рассчитали и решили, что так будет правильно: пока дети маленькие, матери надо смотреть за ними. Это было тем проще решить, что у Екатерины Григорьевны не было никакой специальности, — она работала подсобницей.
После смерти мужа она вернулась опять подсобницей на тот же завод, где работала раньше. Надо было начинать какую-то новую и очень трудную жизнь, без мужа, с двумя маленькими детьми на руках. Как она пойдет теперь, эта жизнь? То, что рядом были дети, нуждавшиеся в ней, в ее помощи, укрепляло решимость. Значит, человек становится сильнее, если он кому-нибудь нужен, — вот какая возникла мысль у матери.
— Знаешь, как мы будем жить? — сказала она старшему мальчику Сереже. — Ты будешь мне помогать… Мне очень нужна будет твоя помощь…
Когда мать посмотрела в глаза сына, в которых так и сияла готовность помочь, сделать всё, что ему скажут, ей стало легче.
Слова о помощи не были игрой, — до игры ли тут? Пока маленькая не была устроена в ясли, Сережа присматривал за ней. Правда, заходили соседи, приглядывали за детьми. Но мальчик чувствовал, что главная ответственность на нем. Когда девочку приняли в ясли, а затем в детский сад, стало немного легче. Но сын всё так же был помощником матери. К ее приходу он старался убрать в комнате, — это не так трудно, если следить за собой, не мусорить, заботиться о вещах. Очень весело протекала у них всегда совместная работа по дому. Как же без Сережи? Без Сережи тут бы не обойтись! И совсем было хорошо и спокойно, когда садились за стол, пили чай, ужинали. Какие разговоры шли тогда о школьных делах, о заводе, о просмотренной в кино картине, о прочитанной сыном книжке…
— Я понимаю, — говорила Екатерина Григорьевна па родительской конференции, — все, кто меня слушает, думают: ну как она могла помогать сыну в его школьных занятиях, если она сама грамоте обучена еле-еле? А вот так и помогала. Приду домой после работы иногда очень поздно, сынишка уже спит, посмотрю в его тетрадь, вижу, что в тетради добавилось что-то новое, что чисто и аккуратно написано, даже красиво, и рада. И он знает, что обязательно посмотрю в тетрадь, и если ничего в тетради не добавилось, ни строчки, на другой день с утра спрошу: «А что у тебя ничего в тетради не написано? Разве ничего не задавали?»
И тут невольно некоторые матери, присутствовавшие на родительской конференции, подумали, что они иногда всю неделю не заглядывают не то что в тетради своих детей, но и в дневники.
А мать продолжает рассказывать:
— Какая же это помощь, если я только смотрю в тетради, в дневник? А очень большая это помощь и очень важный для мальчика контроль. Он знает, что я его делами интересуюсь, что они для меня очень и очень важны, значит… да, значит, они и для него очень важны. Был такой случай, когда он мне сказал, что не успел приготовить уроки. Убирал комнату, потом заигрался, а там и уснул… Как же мне было поступить? Сердиться? Но ведь мог мальчик устать, заиграться? Ведь он действительно убрал комнату, чтобы мне не пришлось убирать, чтобы я пришла в чистый дом. Я ему и говорю: «Ну, раз ты с уроками не справляешься, ты мне больше не помогай, не надо… Тебе, вероятно, трудно. Правда, и мне трудно, но уроки важнее всего. С этого дня — всё! Ты мне больше не помогай! А то какая это помощь, если школе во вред?…» Говорю я это, а он с меня глаз не спускает. Затем спрашивает: «Значит, мам, я тебе больше не помощник?…» — «Нет, говорю, помощник, только уроки надо готовить…»