— Да, вот именно,— сказал Бенгтссон.— И потом еще тут другое. Тот, кому не нравится его работа, меняет ее, если может, на другую. Люди ищут себе работу, отвечающую их образу мыслей. Тот, кто против цензуры в кинофильмах, не возьмет себе работу в отделе цензуры кинофильмов. Тот, кто хочет впустить всех беженцев, не будет работать в нашем управлении, ведающем выдачей разрешений на проживание в стране.
— Да, гипотез у нас хватает,— сказал Гординг.— Ясно, мы должны проработать каждую версию. Хотя дьявольски трудно придется нам с теми полицейскими, кто когда-то занимался делами иностранцев. С ними надо быть исключительно осторожными.
Сюндману внезапно пришла одна мысль.
— Мне припоминается,— сказал он,— госпожа Хейманн в нашей беседе говорила о каком-то отказе, который ее муж получил в управлении внутренних дел. Потом они отослали ее мужа обратно в Германию. Она упоминала неразборчивую подпись под печатью. Интересно бы узнать, кто же там расписался?
Начали выяснять.
Оказалось, неразборчивая подпись принадлежит помощнику начальника бюро Стэну-Оке Хенрикссону. В настоящее время Хенрикссон работал в отделе архивов министерства внутренних дел, заведующим бюро. Жил он на Трэдордсвеген, 23, в Соллентуне.
Сюндман осмотрел его виллу со всех сторон. Какое-то внутреннее чутье подсказало ему, что он на верном пути. Вилла была деревянная, большая, грязно-желтого цвета. Она возвышалась посреди лужайки наподобие неуклюжего монстра. С задней стороны ее стоял рваный бумажный мешок с удобрениями. Несколько катышков удобрения Сюндман положил себе в левый карман куртки. Потом подошел к главному входу и позвонил.
Дверь отворила дама лет пятидесяти. Одета она была в серо-зеленый тренировочный костюм. Немного полноватая, но все еще довольно стройная.
— Занимаюсь, как обычно, послеобеденной гимнастикой,— сказала она.— Надо бы сбросить несколько лишних кило.
— Понятно,— сказал Сюндман.
Он вынул кусок сыра.
— Не могу ли я предложить вам кусочек сыра?
Она посмотрела на него недружелюбно.
— Нет, не стоит, пожалуй. Сыра у нас и так много.
— Вы только попробуйте,— сказал Сюндман.— Это же совершенно бесплатно. Сыр поразительно вкусный. Знаете, швейцарский сыр из Австрии, он известен исключительно высоким качеством.
Она заколебалась, взяла предложенный кусочек, посмотрела на него с сомнением, положила в рот, поворочала его во рту языком, чтобы как следует распробовать.
— Да, действительно, вкусный. Мой муж покупает иногда такой сыр, мы едим его с удовольствием.
— Вот как, значит, вы пробовали его раньше?
— Да, кажется, у нас еще остался целый кусок.
— Занятно,— сказал Сюндман.— Я как раз интересуюсь сыром. Нельзя ли посмотреть, не тот ли это сорт?
— Дайте мне взглянуть на ваш сыр,— сказала она,— я сразу же пойму.— Она взяла сыр, посмотрела на матово-красную корочку.— Да, это тот самый сыр.
Сюндман почувствовал, что цель совсем близка. Но не показал виду. Так же спокойно спросил:
— Вы обычно держите свой сыр в плетеной корзинке?
— В плетеной корзинке? Почему вы об этом спрашиваете?
— Просто поинтересовался. Вообще это хороший способ сохранить сыр.
— Что, он тогда не так засыхает?
— Да нет, этот сыр не сохнет совсем.
— Понятия об этом не имела. Нет, у нас сыр хранится в пластмассовой коробке.
— Вы совершенно уверены в том, что он у вас не в плетеной сумке?
— Понять не могу, почему вы спрашиваете про какую-то плетеную сумку. Почему вы вообще здесь стоите? Вы хотите продать сыр. Мне сыр не нужен. Мой муж сам покупает сыр, и дома у нас сейчас есть сыр, хватит пока. Спасибо и до свидания.
Сюндман вежливо попрощался и ушел.
— Да, по всей видимости, удобреньице того же сорта,— сказал эксперт-криминалист Петер Зарубин.— Сделаю необходимые анализы и, как только буду готов, дам заключение.
— Хорошо бы сегодня.
— Сегодня я несколько анализов во всяком случае сделаю. Да и вечером могу подняться после работы, если необходимо.
— Ох, уж так хорошо бы! Сегодня у нас четверг. До субботы только два дня. Надо спешить, понимаешь, чертовски надо спешить.
— Не возлагай на меня слишком большие надежды. Если даже это то же самое удобрение, все равно это не такое уж верное доказательство...
14
— Ну, это может оказаться и чистой случайностью,— сказал Бенгтссон.— Только то обстоятельство, что дома у него сыр того же сорта и в саду мешок с удобрением, еще не доказательство.
— На суде, возможно, и не доказательство,— сказал Сюндман.— Но если мы сделаем у него дома обыск, то, может статься, найдем и другие доказательства. Динамит, например.
— Боюсь я делать такие вещи,— сказал Бенгтссон.— А что если мы с вами ошиблись? Было бы ужасно неприятно по отношению к директору бюро и всякое такое.
— Надо раздобыть о нем побольше сведений,— сказал Сюндман.
— Да, пожалуй. Не забудь только: одно дело, если мы найдем единственного подозрительного человека, у которого есть и сыр и удобрения. Тогда действительно... Но среди нескольких сот человек таких окажется довольно много, просто из-за одной только чистой случайности. И тогда мы не сможем уверенно заявить, что это тот самый человек, что нам нужен.
— Да, пожалуй, ты прав. Надо спросить об этом деле у статистика, знающего толк в теории вероятности.
— Попытайся разыскать побольше данных об этом человеке,— сказал Бенгтссон.— Я поговорю с Гордингом, а завтра рано утречком решим, что делать.
— Это архив управления внутренних дел?—спросил Петер Сюндман.
— Да.
— У вас работает директор бюро Хенрикссон?
— Да. Вы хотите с ним переговорить?
— Нет, сначала хочу немножко осмотреться. Подыскиваю себе работу,— солгал Сюндман.
— А, вот оно что! Да, так если вы хотите с ним поговорить, я ему позвоню.
— Вы его секретарь?
— Да.
Сюндман посмотрел на нее повнимательнее. На вид ей лет тридцать — тридцать пять, волосы каштановые, высокая, довольно худощавая, лицо продолговатое. Тесно затянутая в светло-зеленый шерстяной костюм, она выглядела какой-то твердой, жесткой. Бывает, смотришь на некоторых людей — и тебя охватывает ощущение живой чувственности, тепла. Другие, наоборот, более сдержанны, нейтральны, держат тебя на расстоянии. А эта женщина не была ни тем, ни другим. Она производила впечатление какой-то искусственной, у Сюндмана было такое чувство, будто он в музее восковых фигур, и протяни руку — можешь отщипнуть от нее кусочек. От нее исходил тот самый свет, который характерен для цветов из пластика: всегда определишь, что цветы искусственные, как бы великолепно они ни были изготовлены.
— Вы не могли бы мне немного рассказать, как тут работается? Каков Хенрикссон как начальник? Возможно, я перейду сюда, только мне бы хотелось сначала немного разузнать о нем, прежде чем я окончательно решусь.
— Я еще не уверена, хочу ли я о нем говорить вот так, за его спиной,— ответила она.
— Боитесь, он вас услышит?
— Да, и это тоже.
— А не могли бы мы с вами встретиться? Сегодня вечером, после работы? Вы кончаете в шестнадцать сорок, не так ли?
— Да.
— Не могу ли я пригласить вас на чашечку кофе в какую-нибудь кондитерскую здесь поблизости?
— Да, пожалуй.
— Значит, договорились. Я подожду вас на улице, напротив главного входа.
— Хорошо, спасибо.
— Только прошу вас, пока ничего не рассказывайте Хенрикссону. Что я был, что спрашивал насчет работы. Мне не хочется, чтобы он об этом знал.
— Хорошо, я ему ничего не скажу.
Она с ним разговаривала, как старательная, честолюбивая школьница, выслушивающая замечание от учителя.
— Обещаете?
— Хорошо, я обещаю.
Сюндман вышел, закрыл дверь, решительным шагом проследовал прочь, остановился, на цыпочках вернулся обратно и прислушался, стоя за дверью. Ему хотелось проверить, послушалась она его или нет. Но она опять застрекотала на своей машинке, как ни в чем не бывало. Сюндман, успокоившись, ушел и вернулся обратно через час.