— Тише, тише, — приглушенно шикнул кто-то на одного из гвардейцев, слишком шумно дернувшего металлический костыль из засова. — Ты его нежно, нежно… Олух! Чай, Марьяну свою не так хватаешь?! — тот что-то пробубнил в свое оправдание и снова вцепился в застрявший костыль. — Давай-ка, вместе дернем.
Вскоре все костыли были вынуты и засов осталось лишь вытащить из пазов.
— Ну вот и все, стража, — Роланд обернулся к вспотевшему десятнику и кивнул в сторону ворот. — Сегодня многое решиться… А ты, смотрю, силен, — с одобрением добавил он, пристально рассматривая добротную ладно сидящую кольчугу, потертую рукоять меча. — Пойдешь в гвардейцы? Десятником, как и сейчас…, — тот медленно кивнул. — Вот и ладно. После боя найдешь меня. Понял?! А сейчас, бывай, стража!
Развернувшись, Роланд, высоко вскинул голову (катафракты должны видеть, что их король полон уверенности) и пошел навстречу застывшей волне конницы.
— Братья, — негромко произнес он, оказавшись на своем громадном жеребце. — День, которого мы так ждали настал…, — он обвел глазами плотный ряд угрюмых всадников, стоявших вплотную друг к другу. — Помните, вы не раз спрашивали своих наставников, к чему эти изнуряющие тренировки, бесконечные походы за десятки лиг? Вы недоумевали, видя как коней кормили отборной пшеницей, а в селениях зимой голодали ваши близкие? Посмотрите на ваши доспехи, защиты ваших жеребцов! Она черна как и эта ночь, потому что изготовлена из драгоценной стали гномов. Проведите по ней руками, почувствуйте прочность этого металла, добытого из глубин земли и выкованных в пламени древних гномьих горнов…
Всадники не сводили глаз со своего короля. В их руках неподвижно застыли поднятые вверх тяжелые копья с длинными листовидными наконечниками.
— Сегодняшняя ночь — это и есть ответ на все ваши вопросы. Именно ради этой ночи, ради этих нескольких часов, вы и калечились в бесконечных маршах, мерзли в зимних походах, и падали без сил от изматывающих схваток… И сейчас, здесь, вы не просто, мои конные гвардейцы, вы сыны Ольстера — земли ваших предков и ваших сыновей!
Конь Роланда, подчиняясь еле заметному движению поводьями, сделал шаг вперед и почти уткнулся мордой в шею жеребца одного из гвардейцев.
— Рядом с вами, в вашем строю, встану и я и…, — он сделал знак рукой худощавый гвардеец, которому даже тяжелые рельефные доспехи не смогли придать массивности и неуклюжести, стащил со своей головы шлем. — Мой сын, Кальвин, наследник престола, — из под шлема показалось бледное лицо подростка, обрамленное копною длинных каштановых волос. — Мы с вами, плоть от плоти Ольстера! Братья, за стенами древнего города ваш исконный враг. Там те, чьи отцы и деды, и их отцы и деды, бесконечное число раз с войной обрушивался на наши земли, кто жег наши селения, грабил наши города, уводил в рабство наших родных…, — сверкающие глаза всадников и еле заметное дрожание наконечников копий, по-прежнему вздернутых к ночному небу, буквально кричали о вырывающейся из их нутра ярости и злобы. — Сейчас враг нас не ждет! Он думает, что изменники сейчас откроют им ворота и город падет к его ногам! Так пусть эта шаморская нечисть получит именно то, что и заслужила! К демонам засов! И махните четыре раза светильником…
Роланд взял протянутые ему шлем и одел его, погружая себя в угрожающую тишину. Сейчас он молил лишь о том, чтобы враг не о чем не догадался.
От рук дюжих стражников тяжелый деревянный засов почти вылетел из пазов. В приоткрытую створку ворот высунулась фигура и замахала еле горящим светильников.
— Сир, есть ответ, — обрадованно прошептал человек у ворот. — Кажется, они зашевелились… Да, да, идут, ублюдки.
Подчиняясь знаку короля, стража мигом погасила у ворот все огни, погружая этот кусок города в мрак и пряча во тьме приготовившуюся к броску конную лаву.