Чую - дохлый номер! - и говорю: «У меня, знаете, люкс в постпредстве. Может, скоротаем вечерок, потолкуем, закусим?» Вижу, он оживился, кивает, и глаза светятся, точно у приблудного кота, который трется о брючину. Ну, думаю, клюнул! И верно - вечером, после четвертой стопки, все вопросы, прежде бывшие тупиковыми, решаются как по маслу…
Для меня такой ужин - пытка, мне запрещено пить, диабет и гипертония, но приходится - не выпьешь с ним наравне, он обидится. А если, когда гостю пора уходить, осталась початая бутылка, он так умильно поглядывает на нее, так переживает, что говоришь: «Да бери, чего там, не жалко. Ведь для меня это - яд!» Он из газетки затычку раз - и в карман.
На следующий день придешь к нему - разговор идет не о делах, все дела сделаны. «Голова что-то побаливает - здорово мы с тобой, Родионыч, дернули! - с восторженной ноткой произносит он, встречая меня посреди кабинета, и ласково подталкивает к креслу. - Слушай, у вас в Алма-Ате, говорят, мировые шапки из ондатры шьют?» - «Какой нужно размер?» - спрашиваю. «Шестидесятый». - «Ладно, - обещаю, - договорились!»
Если я что-то обещал, никогда не обманывал, никто этого про меня не скажет. И шапки присылал, и другие вещи, и японские часы «Ориент» с руки снимал, если кому-то они сильно нравились. А что поделаешь? У нас руководителей - от директора до министра - и сверху, и снизу оценивают по результатам, а уж какой ценой ты добился высоких результатов - это никого не занимает…
И еще - я посылки отправлял с нарочным: яблоки, гранаты, грецкий орех, спиртные напитки. Все аккуратно затаривалось в ящики, закупалось целое купе, а у сопровождающего был список с расшифровкой - кому что. Я звонил, называл поезд и номер вагона, а они приходили к прибытию и лезли в купе гурьбой, все зараз. Мой человек уговаривал их: «По одному, товарищи, по одному, на всех хватит!» - а они все равно лезут, будто кто отнимет у них.
Зримо представляешь себе эти сцены, и, честное слово, становится настолько тошно, что так и тянет закричать во все горло: господи, до чего же мы докатились?! Но крик ничего не изменит, ровно как не даст ощутимых результатов и благостный призыв жить только по совести и никак иначе.
Нетрудно заметить, что, пространно цитируя Караваева, я привел не так уж много фамилий. Каких-то людей Караваев называл, а многих он просто не помнил - за пятнадцать лет ему пришлось делать подношения стольким руководителям различного ранга, что запомнить всех, по его словам, решительно невозможно.
Добавлю, что Прокуратура СССР продолжает расследовать преступления, совершенные в Казахстане, а это значит, что часть фамилий рано предавать гласности. Суть дела в конце концов не в фамилиях и уж подавно не в обилии «жареных» фактов, а в том, что за всем этим стоит грозное общественное явление - неимоверно расплодившаяся продажность, где разница лишь в цене: один с потрохами продавался за кругленькую сумму в запечатанном конверте, другой - за ондатровую шапку или часы «Ориент», а третий - за купаты с гранатовой подливкой и даровой выпивкой…
Как только разгорелся «пожар», они наперебой принялись валить все на Караваева и всячески принижать собственную роль, чтобы свести к минимуму, если так можно выразиться, потери в живой силе и технике.
Бывший начальник Карагандинского автобусного парка № 3 Сейткамалов, например, прибегнул к народной мудрости и вещал о Караваеве в духе восточной метафоричности: «Если во главе стаи птиц - орел, то полет птиц уподобляется полету орла. Если же во главе стаи - ворон, то он приведет к падали!» Сильно закручено, а? Между тем, вскользь замечу, Сейткамалов изведал вкус «падали» задолго до Караваева, с завидным аппетитом поклевывал ее и, напомню, дал первую взятку Караваеву. Так что будь Караваев и в самом деле «горным орлом», полет Сейткамалова, смею думать, едва ли уподобился царю пернатых.
Любопытная деталь - Сейткамалов имел обыкновение дарить любовницам сберегательные книжки на предъявителя с пятизначной цифрой вклада, а затем, пресытившись их ласками, публично заявлять, что его, мол, неверно поняли - он, видите ли, и не помышлял о даре, а отдавал те сберкнижки на ответственное хранение.
И еще - свалившись с инфарктом миокарда и находясь буквально между жизнью и смертью, Сейткамалов вызывал к больнице служебную машину и ездил в автопарк; чтобы собирать взносы с «бритоголовых». А когда Бондарев, опасаясь скандала (об этом, смеясь, говорила чуть ли не вся Караганда), запретил подавать машину немощному Сейткамалову, тот, превозмогая боль, ходил в автопарк пешком.