Кондрат ничего не ответил, и даже не кивнул. Он лишь медленно, боясь лишних движений, повернул голову налево к Максиму и краем левого глаза пристально взглянул на него, пытаясь только лишь этим движением что-то ему сказать. Максим в свою очередь постарался угадать, что ему внушают. Решив, что стоящий впереди грязный человек с мечом в правой руке хочет сказать, что он тоже об этом думал, Максим продолжительно моргнул. Внезапно ему стало смешно от всей этой ситуации — два оборванца в темноте перемигиваются; от этого он как-то странно дёрнулся вверх, сдерживая порыв смеха, бывший, скорее всего, истерическим.
До их слуха вдруг снизу донёсся приглушённый мелодичный звук, чем-то напоминавший оперу. Сложно было разобрать слова при таком уровне громкости, не факт также, что они вообще были. Это тихое пение распространялось скорее через вибрацию по стенам, нежели по воздуху, ибо они оба ощущали мелодию не ушами, а ступнями. Они стояли, заворожено и благоговейно слушая её, как иногда человек слышит речь на незнакомом языке, считая этот язык всемирным таинством, а говорящего — носителем священного языкового знания. Вскоре они уже различали отдельные слова и предложения, но смысл до сих пор ускользал.
Они двинулись дальше, разумно решив, что внизу вряд ли будет опасность, ибо там, похоже, было некое веселье. С каждым шагом вниз они всё ближе подходили к источнику звука, всё ближе подбирались к людям. Вокруг до сих пор было темно, хотя тот маленький луч света, который они заприметили уже давно, с каждой секундой расширялся и усиливался, указывая им дорогу.
Через некоторое время они сильно удивились, ибо наравне с поющим голосом, они услышали ещё несколько голосов. Голоса доносились пока нечётко, заглушаемые мощным оперным пением, но было ясно, внизу есть, по крайней мере, четыре человека. Кондрат с Максимом не замедлили продвиженье вниз, лишь крепче сжали рукоятки мечей. Ещё через десяток-другой ступенек они поняли, что внизу целая празднующая что-то толпа человек из двадцати, и, видимо, ещё есть прислуга. Стали доноситься смешки, был даже звон разбитой посуды и последовавшие за ним крики, которые быстро прекратились. Их вряд ли кто-либо ожидал, но вызывало сомнение, что находящиеся там люди попадают туда через эту тёмную длинную лестницу. Предположительно где-то был более цивильный проход, в котором, быть может, была охрана.
Свет становился всё ярче — они были уже недалеко от выхода или входа. В ноги вдруг навалилась какая-то тяжесть, колени перестали сгибаться, и каждый новый шаг давался с непомерным трудом и усилием мысли над телом. Одновременно с этим они как-то враз почувствовали, что вокруг них очень спёртый и тяжёлый воздух. Раньше они этого не замечали, но теперь, когда они подобрались вплотную к своей цели, на них навалилось всё и сразу. Сказалась и нервная и физическая усталость.
Кондрат, идущий впереди в нескольких ступеньках от Максима, сильно сбавил шаг, с величайшей осторожностью ступая на каждую новую ступень. Он согнулся вдвое и почти полз по стенке, стараясь первым заметить выход и осмотреть тамошнее пространство прежде, чем его самого заметят. Внезапно он осознал, что голоса стали немного тише, будто они прошли тот жилой этаж и опускаются ниже, вероятно, в подсобные помещения. Теперь он был почти уверен в том, что отсюда есть другой выход, через который и прошли веселящиеся там люди. Однако он достаточно обоснованно полагал, что там, куда они сейчас направляются, есть прислуга, которая не замедлит поднять крик.
Однако, несмотря на многие кружившиеся вихрем в голове мысли, им вдвоём не оставалось ничего другого, как следовать по этой лестнице, а потом действовать по обстоятельствам. Не было известно ничего относительно того, сколько людей находится у входа, вооружены ли они, а также каково расположение вещей в пространстве. Это навевало испуг, который они, каждый по-своему, старались подавить.
Кондрат яростно сжимал в руках меч, готовый убить любого, кто встанет у него на пути. Он чувствовал, что страх, смешанный с яростью, порождённой этим же страхом, почти оглушил и немного ослепил его. Одновременно с этим он чувствовал прилив сил и решимости. Когда он в последний раз смотрел на Максима, тот показался ему ещё более напуганным — его глаза бешено вращались, готовые вылететь из орбит, руки дрожали мелкой дрожью. Ему было очень страшно, настолько страшно, что он мало осознавал происходящее. Он держал меч на взводе, одновременно прижимаясь к стене в поисках укрытия, и глядя в оба глаза на Кондрата. Сейчас у него была единственная цель — следовать за ним. Не было ясно, сможет ли он адекватно реагировать, если Кондрат сделает какое-нибудь резкое движение.
Наконец внизу появился верхний кусок дверного проёма; вылетающий оттуда свет на мгновение ослепил Кондрата, сосредоточившего весь свой привыкший к темноте взгляд на этом кусочке. Он хотел, было, быстро заслонить глаза рукой, но в этот же момент он осознал, что позади него стоит жутко напуганный человек с мечом в замахе. Мозг, начавший чётко работать в столь экстремальных условиях, не решил рисковать — Кондрат плавно, но быстро остановился, и стоял так, пока глаза не привыкли к яркому свету, отчаянно прислушиваясь.
Его резко обострившийся слух, однако, не смог различить, кто был за тем проёмом и что этот кто-то там делал. Сверху продолжали доноситься весёлые голоса, смешанные с непонятными звуками. А вот откуда точно исходили звуки, он не мог сказать.
Он стоял, размышляя, несколько секунд. Наконец он плавно встал в полный рост, повернул голову к Максиму и посмотрел ему в глаза. Тот, изо всех сил подавляя непроизвольную дрожь, тоже перевёл взгляд на него. Кондрат указал зрачками на выход, покачал мечом из стороны в сторону и оттопырил три пальца на левой кисти, на что Максим сперва недоумённо приподнял правую бровь, но тут же насупился, ещё сильнее взведя меч. Кондрат перевёл взгляд на выход, чуть согнулся для прыжка и качнул головой. Максим проделал то же самое. Кондрат кивнул головой во второй раз, переместил своё туловище чуть назад. На третий кивок они почти одновременно выскочили в дверной проём, глядя в разные стороны.
Вокруг никого не было, не было даже какой-либо мебели. Они стояли посреди помещения с круглыми стенами, бегло выискивая глазами возможных противников. Но вокруг никого не было. Кондрата этот вид ввёл в некоторый ступор — он совсем не ожидал такого развития событий, равно как не ожидал такого и Максим.
В этот момент, когда было совсем не понятно, что и делать, до них донеслись крики и громкий смех. Звуки доносились сверху. Они подняли глаза, и тут же ощутили всю зыбкость своего положения — они стояли посреди большой круглой арены со стенами метров шесть в высоту. Наверху за большими вытянутыми столами сидели люди разных мастей и возрастов — старые и молодые, белые и чёрные, с бородами и без. Все они смотрели на стоящих посреди арены двух молодых людей с мечами в руках, громко кричали.
Максим хотел в панике бежать обратно и уже повернулся, но обнаружил, что выход на лестницу закрывает толстая железная дверь. Тогда он метнулся в сторону, безуспешно ища выход или какое-нибудь слабое место в стене, кое можно было бы пробить. Но таковых не было: стена была сделана из больших кусков камня правильной огранки без видимых дефектов.
Толпа наверху начинала буйствовать — в них полетели сначала редкими бросками, а потом чуть ли не градом кости разных размеров, пивные банки с яркими надписями незнакомых фирм и один большой металлический стенд с рекламой циркового представления. Стенд представлял наибольшую опасность, ибо упал в непосредственной близости от головы Максима, чуть было не задев его острой ножкой.
Внезапно толпа угомонилась, и стало тихо. Максим и Кондрат одновременно ощутили присутствие чего-то нехорошего, настолько нехорошего, что эти буйствующие люди смогли мгновенно успокоиться. Они как по команде повернулись в одну сторону и посмотрели наверх. Там, у самого края верхней части арены, стоял невысокий человек в длинной серебристой накидке с капюшоном оранжевого цвета. У него были чёрные как смоль короткие волосы, на висках они всё же были длинными и были заплетены в две тонкие косички с синими бантами на концах. Губы его также были чёрного цвета, вероятно, он их красил помадой. Вид его был достаточно нелеп, но он всё же внушал какой-то неподдельный страх одним своим взглядом. На его устах играла слабая улыбка, но во взгляде читалась злоба и готовность порвать любого на макароны.