— Хватит! Я не могу! — вдруг воскликнул он, и я отступила, вглядываясь в ореховые глаза.
У него всегда были холодные руки, но не взгляд. Загадочный, может даже таинственный, но не холодный. Что же случилось? До боли прикусив нижнюю губу, я попятилась, пока не наткнулась на подоконник.
— Я просто не могу… — почти шепотом повторил парень и, часто моргая, снова сосредоточил на мне взгляд. Уже какой-то умоляющий, болезненный — такой, что я неконтролируемо подалась вперед, к нему навстречу. Но Тейт быстро качнул головой и шагнул назад.
Это было похоже на игру. Только не на ту — та мне нравилась, а эта пугала.
— Что ты со мной делаешь, Тейт Лэнгдон? Пришел и думаешь, что можешь просто так делать меня слабее? Вырывать из привычного защитно-безразличного состояния?! А потом, что ж, давай, разбей ту иллюзию, что так легко внушил мне!
— Ты заслуживаешь лучшего, и хорошо бы, если я мог дать тебе этого лучшего, — как-то устало проговорил он и отвернулся от меня, небрежно осматривая кабинет. Впервые, наверное, что-то похожее на слабость от него, или мне показалось? — Но я не могу даже оставить тебя, а ведь знаю, что это и было бы лучшим…
— Ну, человек-паук, ты разоблачен! — воскликнула я, скорее иронично, чем шутливо. — Иди, спасай мир, а за меня не беспокойся. Твоим врагам, что ненароком забредут одной ночью в мою спальню, я дам твой адрес. Ах, стоп, я не знаю твой адрес!
Я умолкла лишь на секунду, ожидая, пока противный звон школьного звонка раздражающе разрывал тишину.
— А теперь простая смертная пойдет на урок, потому что с прошлым учителем литературы у нее как-то не очень получилось, а новый пока еще трясется, когда она сокращает между ними расстояние до трех метров.
Не знаю, как мне удалось так стремительно пересечь кабинет и, ни разу не обернувшись, уверенно выскользнуть за дверь. Но правда такова, что горло будто сдавило в тиски, когда я была подхвачена толпой школьников в коридоре. Легче было сдаться и, жмурясь, поддаться силе потока, который, никого не щадя, нес в неизвестном направлении. Я так и поступила, ведь силы, казалось, были на исходе.
Зайдя в кабинет литературы лишь после звонка, с опозданием из-за той же толпы, что утащила меня в другое крыло школы, я прошла в глубь класса, не обращая внимания ни на одноклассников, ни на нервные подергивания нового учителя. Он молчал, а большего мне и не нужно было. Родная последняя парта казалась в тот момент спасительным островком, и я, буквально свалившись на нее, уже хотела посвятить себя любимому занятию — пребыванию в состоянии прострации. И уже было сложила руки, чтобы поудобней устроиться, но что-то вдруг привлекло внимание.
Волосы цвета золотой ржи и уверенный, но все еще обеспокоенный взгляд. Всего через одну парту. Но это не его урок, что он тут делал?
Я часто заморгала, пытаясь сосредоточить взгляд, но картинка предательски расплывалась. Когда же все-таки удалось — парта оказалась пуста. Его не было в классе, его не было нигде. Нервно выдохнув, я закрыла веки и опустила больную голову на парту.
И что теперь? Кто первым вызовет дядечек в белых халатах?
========== Вечно ждущий человек ==========
***
Я стояла, оперевшись о стену около дверного прохода, и старалась смотреть прямо перед собой, как будто всё, что происходило, меня не касалось. Я стояла не одна, рядом толпились такие же — не знающие, зачем пришли, и не находившие себе места среди множества свободных мест. Школьный зал конференций был полупуст: большинство тех, кто всё же решил миновать барьер и пройти глубже, расположились в последних рядах, в первых же мелькали лишь макушки учителей и еще некоторых, кого я не могла определить и назвать.
Там, за рядами, лицом ко мне стояли какие-то люди, стояли за стойкой прямо около черно-белого портрета виновника “торжества”. Я не могла разглядеть их лица отсюда, но замечала, как они сменяют друг друга: люди выходили, подходили к портрету и, выдерживая долгую и драматичную паузу, начинали что-то говорить. Я не слушала. Потом они уходили, а другие повторяли тот же обряд.
Я думала о том, что явилась сюда одной из первых, из-за чего встретилась лицом к лицу почти с каждым пришедшим. Я видела, как все они потупляли взгляд и поджимали губы, пытаясь скорее отвлечься от встречи со мной глазами. Я думала о доверии между людьми, думала о том промежутке времени, как о линейке с делениями:
“Каково расстояние от зарождения доверия и до того момента, когда начинаешь переставать слышать отдельные слова этого явления, когда всё сливается в шумном потоке неразборчивых чужих глаголов, когда все исчезает?”
Черт, да я бы завалила экзамен.
Измученный от стенаний мозг говорил о том, что время способно исцелять, но и наказывать в равной степени. Я думала об истинной цели моего прихода сюда. Былое “должна” уже не котировалась. Я думала о том, что пришла ждать.
“Что выделяет вечно ждущего человека?”
Взгляд. Всегда бегающий, никогда не останавливающийся. Только на мгновение застывающий, глядящий куда в глубину вялой, малоподвижной многотонной массы. Он незаметно шуршит по людям. По их одежде, ногам, рукам, лицам. Пытаясь найти что-то теплое и зыбкое, что-то растворяющееся в ту же секунду. Но пространство вокруг соткано холодом непонимания полупустых незнакомых людей.
Я думала о том, что вечно ждущему человеку нужно просто понять, что он ещё существует. Нужно осознать, что он не пятно, которое давно очистили. Нужно вдохнуть полной грудью замерзающий воздух и выдохнуть его согретым для того, кто будет рядом. Такого расплывчатого и нереального… Да, этот кто-то именно расплывчатый и нереальный. Ему не нужен мой согретый воздух.
“Нет, ты уплываешь, соскальзываешь! Думаешь не о том! Какова истинная цель твоего прихода сюда?”
Я нервно заломила пальцы. Марафон звуков впереди стал громче, люди зашевелились, поднимаясь со своих мест и сбиваясь в группы. Неужели “вечеринка” сворачивалась? Чьи-то теплые руки коснулись моего плеча, потом, скользнув вниз, обвили запястье и потянули к дверям. Я повиновалась, следуя за тем, кого узнала сразу же. В коридоре, когда мы отошли подальше, чтобы хлынувший из зала поток нас не снес, я заглянула в знакомые чрезмерно большие глаза цвета дождливого неба. Ответ на вопрос сразу всплыл на поверхность воспаленного разума: кто-то входит в толпу для ощущения причастности к движению, по сути, к которому не имеет никакого отношения, а кто-то — чтобы потеряться и забыться…
— А я тебя и не заметила, — сказала блондинка, и губы её дрогнули в слабой, но искренней улыбке. — Я соскучилась, Фрэнки…
Чем измеряется степень дружбы? Есть какое-то уравнение, чтобы вывести истинное значение взаимоотношений между людьми? Пусть искомое будет икс. Прибавим к нему улыбки и чувство удовлетворенности, возьмем в скобки и умножим на некоторое количество общих секретов, не забудем о взаимопонимании, пусть оно даже под корнем. Теперь же проведем черту деления, а под ней впишем ограниченное рамками общение, плюс редкие встречи и частая недосказанность. Выведем икс из получившегося выражения и… Я поморщилась, арифметика всегда вгоняла меня в депрессию. Куда уж больше?
— Я тоже тебя не заметила, — сказала я, оперевшись плечом о стену, и мысленно взмолилась, чтобы моя улыбка не выглядела так жалко, как представлялась в голове. — Ты выходила… говорить?
Девушка отрицательно качнула головой, от чего её почти белые волосы, собранные в конский хвост, хлестнули по розовой щеке. Она поморщилась, небрежно откидывая их назад за спину, и снова подняла на меня глаза. Словно две грозовые тучи, готовые вот-вот разразиться. С самого первого дня они были такими, никогда не менялись: в сером омуте всегда присутствовала какая-то доля интереса, страха и наивности. Но это всего лишь глаза, Зои же была другой.