— А что тебя тогда смущает?
Готтфрид уставился в тарелку. Он понятия не имел, как объяснить Алоизу, что именно его смущает. Более того, он понятия не имел, как объяснить это самому себе.
— То, что ее, к сожалению, пережил этот говнюк Штайнбреннер? — Готтфрид попробовал отшутиться, но сжался под укоризненным взором друга.
— Длинный язык твой, — покачал головой Алоиз. — А ну как этот говнюк тебя услышит? Или еще какой говнюк? Будто говнюков у нас мало… И, заметь, я еще молчу про тайную полицию…
— Пошел ты, — Готтфрид отодвинул тарелку. — Весь аппетит испортил. Кто ж о гестапо за столом-то разговаривает?
О тайной полиции ходили легенды. Поговаривали, что офисы их находились внизу, арсенал их допросных поражал самое извращенное воображение. А самое страшное — их агенты были повсюду. Может, даже не только в Арийской Империи. Наверняка не только в ней.
— Алоиз… — Готтфрид помялся. — Не доверяю я Штайнбреннеру.
— Вот это новость! — Алоиз распахнул голубые глаза в притворном удивлении. — Ты, может, еще скажешь, что он из гестапо? Или, того хуже, шпион Советов? Или Америки?
— Не-е, — усмехнулся Готтфрид. — Он тупой как пробка. Из него шпион, как из твоей жопы — рояль, Алоиз. Ты представляешь, что было бы, если бы твой зад был роялем?
— Я мог бы выступать в филармонии, и меня транслировали бы по всем имперским каналам — и теле, и радио, — мечтательно протянул Алоиз. — Но где мой зад, а где музыка?
— Да уж, ты не Вагнер, — Готтфрид опрокинул стакан компота и поморщился так, точно там был шнапс. — Хватит болтать. У нас операция на носу, надо хоть немного подготовиться.
***
Их привезли на многоместном флюквагене на окраину. Высадили наверху и пропустили через пластиковые камеры, в которых одели в многослойную защиту. Готтфриду защита была великовата, и он ступал в ней неуверенно, однако еще гаже он ощущал себя под презрительными взглядами молодчиков из обслуживающего персонала: техников и дозиметристов.
Несколькими ярусами ниже к ним присоединились еще люди. Изможденные, в обтрепанных полосатых костюмах и худой обуви, по большей части обритые налысо, но по характерной синеве на черепах Готтфрид понял — темноволосые. Он отвел взгляд. Было неловко смотреть на них даже через визоры.
Внизу были завалы. Группа дозиметристов указывала на какую-то точку, где приборы начинали сходить с ума. Штайнбреннер отдал приказ, и людей без спецкостюмов пинками принялись сгонять в ту сторону.
— Что там? — поинтересовался Готтфрид у одного из стоявших неподалеку людей в массивном скафандре, который что-то деловито выбивал на перфокарте.
— Какой-то идиот вчера при осмотре территории разворотил свинцовый саркофаг, — скафандр смешно пожал плечами.
— Точно Штайнбреннер, — Алоиз пихнул Готтфрида локтем так, что тот едва удержался на ногах.
— Не знаю, кто, — отозвался скафандр.
— Что было под саркофагом? — нахмурился Готтфрид.
— Уран.
— Много? — Готтфрид едва не подпрыгнул.
— Да что ты привязался? — отмахнулся скафандр. — Понятия не имею. Сейчас скелеты взвесят — разберемся.
Готтфрид потер лоб. Если это и правда уран, то, похоже, Штайнбреннер не врал. Он огляделся. Вокруг царил полумрак, визоры ограничивали обзор, но он кое-что заприметил.
— Алоиз… — тихо позвал Готтфрид.
— Чего тебе?
— Смотри.
Он указал на неприметный лаз среди развалин. Небольшая расщелина, вовсе не факт, что там даже был проход вниз.
— Это уж слишком, — запротестовал Алоиз. — Давай дождемся, пока разберут.
— Да ладно тебе! — горячо возразил Готтфрид. Азарт распалял его. — Ну пойдем! Поможешь мне, чего тебе стоит?
— Что, костюмчик не по размеру? — поддел друга Алоиз, но на сей раз, вопреки обыкновению, Готтфрид не повелся.
— Пошли посмотрим!
В расщелине и правда оказался проход вниз.
— Нюх у тебя на такое дерьмо, — ворчал Алоиз, помогая Готтфриду спуститься. — Тебе было мало,как тебя еще в детстве, до Обнуления, завалило в развалинах после бомбежки? Твоя мать тогда всех на уши поставила! Три дня тебя искали!
Готтфрид не реагировал. Он что-то отчаянно искал — он и сам не знал, что.
Они осматривали подобие комнаты, случайно уцелевшее после взрыва. Алоиз то и дело косился на потолок, не собирается ли тот обвалиться.
— Смотри! — почти прокричал шепотом Готтфрид. — Тут какие-то бумаги!
Алоиз высветил бледным световым кругом загаженный пол. И правда — россыпью лежали пожелтевшие от времени листы. То исчерченные линиями, то исписанные убористым почерком. Готтфрид неловко принялся подбирать их, пару раз даже растянулся под беззлобный смех друга.
— Ну-ка, посвети! — распорядился он, выпрямляясь и отдышавшись. — Сюда, болван!
Они оба замерли. На одном из листов расплывшимися чернилами была нарисована примитивная схема контактного взрывателя. На еще одном — сплошь формулы. На третьем — еще какая-то схема, в темноте было не рассмотреть. Готтфрид перевернул лист. В нижнем углу мелким почерком были выведены имя и фамилия. Фридрих Веберн.
— Фюрер меня раздери! — зашептал Алоиз. — Это же… Твой отец!
У Готтфрида закружилась голова. Он представил себе, что Штайнбреннер спускается сюда же, выдирает из его рук листы, а потом торжествующе смеется, мерзко смеется. Если докажут, что бомба такого строения и правда упала на Германию в Год Обнуления, то ему конец. Его с матерью оставили в живых только потому, что потом благодаря таким же бомбам в необитаемую пустыню превратили целых два материка: Африку и Австралию. И часть Евразии в придачу. И потому, что маленький Готтфрид был очень умен. Но докажи теперь партийцы, что это его отец спровоцировал Великую Катастрофу…
— Меня расстреляют… Алоиз, меня расстреляют… — пробормотал Готтфрид. — А перед этим заставят сожрать этот чертов уран… Или запихают мне его в зад… Алоиз…
— Давай сюда! — Алоиз выдрал заветные листы у Готтфрида и принялся расстегивать костюм.
— Ты что творишь, идиот! — Готтфрид вышел из себя. — Тут рядом уран…
— Срать, — отрезал Алоиз. — Мы пережили Великую Катастрофу. Вряд ли мне навредят эти несколько секунд. И несколько листов.
Готтфрид хотел было возразить, но к тому моменту, когда он еще раз посмотрел на друга, тот был вновь плотно упакован.
— Давай, херр разведчик, — усмехнулся Алоиз. — Может, мы найдет тут что-то еще?
Они не успели обшарить каждый уголок, как Готтфрид издал негромкий, но выразительный победный клич.
— Смотри! Тут спуск!
— Ты — псих, — покачал головой Алоиз.
Внизу оказался добротный подвал. Казалось, его не тронуло ничто — даже колба керосиновой лампы, стоявшей на монументальном деревянном письменном столе, была цела.
— Ого-го! — присвистнул Алоиз. — Ты посмотри-ка!
Со стены на них строго взирал намалеванный масляными красками на холсте фюрер. Под фюрером висел Имперский штандарт, только цвета слегка поблекли.
— Да сюда можно на экскурсии ходить! — изумился Алоиз.
Готтфрид уже вовсю шарил по комнате. Несколько пыльных консервных банок — целых! — датированных 1943 годом. Пакет с кофе — удивительно, должно быть, он пах, этот кофе! В нижнем ящике стола несколько очков: у одних сломана дужка, у других треснуто стекло. Костыли в углу. Белый халат на спинке кресла… Готтфрид обшарил все, оставив на закуску верхний ящик письменного стола — тот пока не поддавался. Вскоре на самом столе собралась внушительная гора трофеев, от провианта до сущей ерунды, вроде броши-булавки.
— Приступим! — Готтфрид чувствовал, как кровь бросилась в лицо. Он уже позабыл о том, что за пазухой у Алоиза покоились бумаги, способные довести его до расстрела. Или до введения в организм урана каким-нибудь особенно противоестественным способом.
— Чертов ящик, — пожаловался Готтфрид. — Вот я тебя!
Он с досады хватил кулаком по столу — Алоиз вздрогнул, а с потолка посыпалась штукатурка.
— Тьфу на тебя! — выругался Алоиз. — Хочешь, чтобы нас тут с концами завалило? Я сомневаюсь, что Штайнбреннер станет спасать наши жопы.
— О! — Готтфрид заметил на столе булавку. Казалось, он уже даже не слышал всего, что говорил Алоиз. — Смотри-ка!