— А ты что-то уже хорош, — цыкнул Готтфрид и ухмыльнулся — ему отчего-то очень хотелось поддеть друга.
— Тяжелый день, — развел руками Алоиз.
Песня закончилась, и музыканты заиграли что-то еще.
— Позволите? — над их головами раздался голос, и Готтфриду подумалось, что, должно быть, не только Алоиз уже перебрал.
— Впервые вижу вас здесь, — певица, кутаясь в тонкий шифоновый шарф, придвинула к их столику стул и присела. — Вы проездом?
Голос ее был мягкий, бархатный, но при этом достаточно высокий и нежный.
— Мы здесь действительно впервые, — он кивнул и приветливо улыбнулся. — И нет, не проездом.
— Хотите шнапса? — подал голос Алоиз.
— Конечно, хочу, — певица кивнула, оглядывая обоих. — То есть, вы теперь — жители Берлина?
— Как Партия прикажет, — Готтфрид пожал плечами. — Мое имя Готтфрид.
— Мария, — певица протянула руку, словно для рукопожатия. Готтфрид принял руку, перевернул ее ладонью вниз и слегка коснулся губами пальцев — они пахли сигаретным дымом и чем-то пряно-сладким.
— Алоиз, — Алоиз тоже поцеловал Марии руку, попутно подзывая официантку, и подставил к столику еще один стул.
— Я слушаю вас, — официантка покраснела под взглядом Алоиза.
— Принесите еще шнапсу. И две стопки. И, — он оглядел стол. — Может, пирожных? Вы хотите пирожных?
— Я бы предпочла колбасу, — Мария нервным движением поправила шарфик, норовивший сползти с плеч.
— И колбасы, — настоял Алоиз. — А вы… Как вас зовут, фройляйн?
Казалось, у официантки покраснели даже уши:
— Магдалина.
— Отлично, Магдалина! — Алоиз сиял. — Присоединяйтесь к нам! Выпьете с нами…
Вскоре они уже сидели вчетвером, пили шнапс с колбасками и общались так, словно были знакомы целую вечность. Музыканты играли джаз, остальные посетители либо расползлись по домам, либо по углам, еще одна компания партийцев, судя по нашивкам, из медико-биологического блока, сидела и пила очередную бочку пива и пребывала примерно в таком же состоянии, что Готтфрид, Алоиз и их новые знакомые.
Готтфрид вполуха слушал щебетание Магдалины: оказалось, ей всего-то восемнадцать, и несколько месяцев назад она приехала в Берлин из Дюссельдорфа в надежде стать медицинской сестрой, но из Арийского союза девушек ее отказались переводить в Арийский союз женщин, мотивируя это недостаточно чистым происхождением.
— Мой папа… Понимаете… — она нервно теребила в руках передник и перешла на шепот. — Он поляком был…
— Ох, Магдалина… — качал головой Алоиз. — Вы бы остерегались говорить… такое… Чай, знакомы-то всего-ничего… А если мы… гестапо? — он многозначительно поднял указательный палец вверх.
— Я не боюсь, — Магдалина вздернула маленький подбородок. — Все и так знают о моем происхождении. Работаю я официально. Это не запрещено. А что в Партию не приняли…
— И ладно, — согласно икнул Алоиз и положил руку на колено Магладины. Та вздрогнула, но расплылась в смущенной улыбке и даже не подумала отодвинуться.
— Вот вы, Готтфрид, — Мария наклонила голову и искоса посмотрела на него, — ученый? Настоящий ученый? Или врете?
— Вру, — развел руками Готтфрид. — Конечно, я совершенно нагло вру! — он вдруг разозлился. — Все, на что я способен, это вымыть в лаборатории пол или подать настоящему ученому пробирку — кто же допустит меня хотя бы к реактивам? Или приборам?!
Он налил себе стопку, разлив половину — руки тряслись, — и спешно выпил. Сердце стучало где-то в висках.
— Я обидела вас? — Мария положила узкую ладонь на его предплечье. — Простите. Я никогда не видела ученых вот так вблизи. Мне казалось, это убеленные сединами старики… А вы совсем молодой…
— Ерунда, — отмахнулся Готтфрид.
Он почувствовал себя совсем неловко — ведь и дураку понятно, что Мария имела в виду, а он опять вообразил себе, что его обвиняют в недостаточно арийском фенотипе.
— Я никогда не состояла в Партии, — покачала она головой. — Мои родители до Великой Катастрофы жили в Швейцарии. Я совсем этого не помню, — она виновато улыбнулась. — А потом бесконечные разъезды… Я росла еще с ними, не в Арийском Воспитательном Центре. Из города в город… А ведь могла бы петь в Филармонии…
— Почему вы не вступите в Арийский союз женщин? — удивился Готтфрид — он впервые слышал о том, что кто-то из подданных Арийской Империи, имеющий нормальное происхождение, не состоял в Партии.
— Я не состояла ни в Арийском союзе девочек, ни в союзе девушек… — развела руками Мария. — А потом провалила экзамен по Истории Партии. До нового, как вы понимаете…
Она не закончила. Готтфрид залюбовался на ее лицо: некрупные голубые глаза, тонкий нос, полные чувственные губы… Чертовски красивая.
— Вы не возражаете? — она откуда-то достала серебряный портсигар, а из него — тонкую дамскую сигарету.
— Нет-нет, — соврал Готтфрид — он не выносил табачного дыма.
Но теперь он любовался на то, как она зажимает сигарету полуоткрытыми влажными губами, как нажимает на кнопку зажигалки и меж ее пальцев играет маленький синий огонек, как колеблется ее круглая грудь под платьем при вдохе, и думал о том, что ему наплевать на дым.
— Мы остались за столом одни, — хохотнула Мария, откидываясь на спинку стула и кивнула в сторону небольшого свободного пространства.
Алоиз и Магдалина, тесно прижавшись друг к другу, танцевали под звуки “Лунной серенады”.
— Жаль, нам не хватит места, — посетовала Мария, а Готтфрид мысленно возблагодарил фюрера за то, что в помещении так тесно: не слишком-то ему хотелось позориться перед новой знакомой. Тем более, такой удивительной — точно не от мира сего.
— Значит, вы занимаетесь физикой и химией, — Мария налила им еще по стопке. Готтфрид с удивлением отметил, что выпила она уже порядочно, но это нисколько не сказалось на ее речи, только глаза подернулись влажным блеском.
— Увы, — Готтфрид выпил и рассмеялся. — Нет, не подумайте, мне нравится то, чем я занимаюсь…
— Наверное, это опасно… — Мария принялась водить кончиком пальца по краю стопки.
— Когда как, — уклончиво ответил Готтфрид. Отчаянно хотелось рассказать про их дневные приключения в развалинах, но он сдержался — такую информацию нельзя было сдавать и товарищам по Партии, что уже о беспартийных-то говорить?
— Готт… фрид! — Алоиз оперся на стол и наклонился к другу. Его бледное лицо покраснело, на губах блуждала совершенно идиотская улыбка. — Ты… пьян! Ты не довезешь… ик… нас! Поэтому…
— Вы можете остаться здесь, — пожала плечами Мария. — Здесь есть несколько комнат. И плата сходная. Утром отправитесь, куда нужно.
Готтфрид посмотрел на нее внимательнее. Он не понимал, как это расценивать. А еще он совершенно не знал, потребуют ли от них отчета о том, где они были или нет. В Мюнхене требовали. Здесь тоже должны были, но, судя по тому, что говорили его сослуживцы, можно было спокойно пропадать целыми ночами внизу.
— Флюкваген… — начал было Готтфрид.
— Здесь вариантов немного, — Мария улыбнулась. — Или все будет в порядке, или его уже разобрали на запчасти.
___________________________
1) нем. Scheiße — дерьмо
========== Глава 3 ==========
Готтфрид проснулся от противного писка — надрывались наручные часы Алоиза. Со встроенным будильником. Свои аналогичные он опять забыл надеть. Голова гудела, ужасно хотелось пить, а тело бил озноб. Он потер лоб и огляделся — он лежал на жесткой софе в маленькой комнатушке, как был, в форме, спасибо, хоть сапоги стащил. На узкой кровати у противоположной стены храпел Алоиз. С легким злорадством Готтфрид рассмотрел, что тот перед сном даже не разулся.
Он с трудом сел, стараясь разогнать туман в голове: последнее, что он вспомнил, было лицо Марии, которая накрыла его пледом и что-то проговорила. Готтфрид вытер выступившую на лбу испарину рукавом кителя и поморщился: если его сегодня вызовет к себе начальство, хорош же он будет! Он натянул сапоги и, пошатываясь, встал. Ближе к окну, на небольшом круглом столике стояли два графина с водой, два стакана и небольшой штоф с прозрачной жидкостью — судя по запаху, со шнапсом. Готтфрид поморщился и едва сдержал рвотный позыв. Мысль о шнапсе казалась отвратительной. Он схватил графин с водой, понюхал для верности и, даже не дав себе труда налить воду в стакан, в один присест все выпил. Покосился на второй графин, потом на спящего Алоиза и с тяжелым вздохом поковылял в его сторону.