Глашатаем именно такой национальной программы был П.А. Столыпин. Крестьянин-собственник, ведущий своё хозяйство и заселяющий Сибирь, должен был стать экономической опорой стремительно развивающейся промышленности и носителем национального патриотического самосознания. К прочим же народам Столыпин обращался с призывом: «Признайте, что высшее благо – это быть русским гражданином, носите это звание так же высоко, как носили его когда-то римские граждане».
Принимая закон о земствах в Западном крае, закреплявший приоритет русских, Столыпин подчеркивал: «В этом законе проводится принцип не утеснения, не угнетения нерусских народностей, а охранения прав коренного русского населения, которому государство изменить не может, потому что оно никогда не изменяло государству и в тяжелые исторические времена всегда стояло на западной границе на страже русских государственных начал».
Но нарастали и силы, противостоявшие этому ходу истории. Против русской национальной монархии сплотились все элементы, отрицавшие необходимость формирования единой нации – польские и финские сепаратисты, закавказские сепаратисты, еврейские сионисты и «бундовцы», сторонники украинизации Малороссии. И в самой России и особенно активно врагами за её пределами придумывались всевозможные проекты, возбуждавшие сепаратизм у народов Поволжья и Средней Азии.
Силы смуты искусно использовали объективно имевшиеся противоречия в русском обществе – между крестьянами и помещиками, между промышленниками и рабочими, между интеллигенцией и правительством. Однако глубинное разделение проходило между «великорусскими шовинистами» (которых с началом войны было немало даже в революционных партиях) и «подлинными интернационалистами», выступавшими за разрушение империи, за дерусификацию окраин, отрицавшими патриотизм как таковой.
Представителям же «верхушечной нации» внушалось, что она может обойтись без русской монархии; что она созрела, чтобы управлять Россией самостоятельно, без могучей соединяющей силы в лице Государя. Именно эта ошибка столичных элит и стала причиной верхушечного февральского переворота (а без верхушечного переворота никакой народной антимонархической революции попросту не было бы, она была бы подавлена гораздо быстрее, чем революция 1905 года). Этот переворот в короткий срок показал, что его устроители ничем управлять не могут – были запущены грандиозные центробежные процессы в Империи, которые оседлала самая радикально антипатриотическая, самая свободная от русского чувства сила. О феврале 1917-го мы уже с вами говорили, а о пути вниз от февраля к октябрю – надеюсь, ещё поговорим.
Именно стопроцентный национальный нигилизм делал большевиков безупречной машиной для достижения власти. Он позволил Ленину заключить соглашение с военным противником – Германией – и получить его всестороннюю поддержку. Он позволил вождю большевиков исчерпывающе полно опираться на силы сепаратистской Финляндии, непосредственно соседствовавшей с Петроградом. Во внутриполитических маневрах у Ленина не было ограничения в виде опасения ухудшить положение на фронте, поскольку этого он и желал. Усиленная агитация среди солдат, желавших дезертировать с фронта, создала ударный кулак большевизма для переворота и ослабила силы порядка.
Успех большевиков в 1917 году был успехом всех, не желавших русифицироваться, сил в Российской Империи, воспользовавшихся моментом слабости и сконфуженности русских, основная масса которых уже была втянута в политический процесс, но попросту не успела обрести стойкое национальное самосознание.
Одним из первых документов советской власти стала «Декларация прав народов России», где провозглашалось «Право народов России на свободное самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельного государства». Почти сразу же большевики признали независимость Финляндии (Ленин расплачивался за помощь) и Польши. Причём очень важно помнить, что никакой «независимой Польши» в этот момент не существовало. Польша была оккупирована Германией и именно права оккупационного правительства и признали большевики.
Одним из первых декретов советской власти «Совет Народных Комиссаров постановил передать военные трофеи, взятые русскими у украинцев, главным образом, при Екатерине, украинскому народу»; это сопровождалось следующим обращением: «Братья Украинцы! В хранилищах Петербурга ваши знамена, пушки и булава свидетельствуют о вашем угнетении — именем великорусского — угнетателями этого народа».