Фактически это стимулировало распад русского этноса — многие группы, как казачество или поморы, начали воспринимать интерпретацию себя как отдельных этносов более выгодной, тем более что это было связано с особенностями государственной поддержки национальных культур, принципиально ориентировавшейся только на меньшинства. Начали конструироваться вымышленные группы, типа «ингерманландцев», а для некоторых (как «сибиряков») даже сочинялись искусственные языки.
Постсоветский период оказался для русского этноса чудовищным демографическим провалом. Критически упала рождаемость, стали просто заоблачными цифры смертности от алкоголизма, наркомании, уличной и организованной преступности. Вошло в массовый оборот понятие «русский крест» — пересечение на графиках повышающейся кривой смертности и понижающейся кривой рождаемости. Досужие эксперты всерьёз рассуждали о предстоящем сокращении русского населения до 50 миллионов человек, а аналитики исправно снабжали прессу сценариями распада России.
Фактором, действовавшим «против течения», в этот период стало масштабное возрождение Православия. Миллионы русских людей обретали вновь веру, открывались храмы и монастыри, возвращались в повседневную жизнь православная обрядность и православное мировоззрение. Идентичность «православный христианин» встала для огромного количества людей во главу определяющих их самосознание характеристик. Как правило, возрождение православия было неразрывно связано с осознанием приобщенности к русской исторической, культурной, эстетической традиции.
Через отрицание «либерального ада» 90-х шел и рост национального сознания как движения сопротивления погружению России во тьму и самоуничтожение. Мотивы «за державу обидно», «отомстить», «не дать поставить нас на колени», объединялись в энергичное, хотя и идеологически размытое неприятие упадочной действительности. И вся эта энергия сопротивления маркировалась словом «русский».
Поэтому закономерно, что, когда с началом 2000-х годов запустились процессы самовосстановления государства в России, они оказались тесно связаны как с укреплением роли православия, так и с усвоением идей и энергии, накопленных русским сопротивлением в предыдущие десятилетия. Сегодня не редкость, когда эти идеи и их глашатаи так или иначе проявляются в государственной политике.
В 2020 году состоялось полупризнание государствообразующего статуса русского народа в Конституции. С началом СВО говорится о правах и интересах русского народа всё чаще, со слова «русский» во многом снят запрет. Но это не мешает чиновникам продолжать продвигать безумные концепции исключительной многонациональности России (когда даже в Вологодской области ухитряются обнаружить «сто народов»), или всё шире раскрывать ворота для разрушающей русское общество миграции.
Но говорить о полной нормализации положения русского народа внутри самой России всё ещё не приходится. Однако мы работаем и не сдаемся. Вычеркнуть русских из истории всё-таки невозможно.
ДОЛГИЙ 1917 ГОД.
Ответы Захару Прилепину в столетний юбилей революции.
Великий Октябрь к своему столетию потерпел сокрушительное поражение. Это поражение состоит в том, что даже те люди, которые сегодня занимаются апологетикой большевистского переворота, никогда не используют для его оправдания апелляцию к собственным ценностям, программе и слоганам большевиков.
Никто не говорит о том, что Октябрь открыл путь к построению социализма и коммунизма во всем мире; никто не выражает счастья по поводу того, что сокрушена была власть буржуазии и царских приспешников и возникла власть трудящихся; никто не рассказывает, что было покончено с поповским мракобесием и воссиял свет безбожной мысли; никто не настаивает, что большевики дали землю крестьянам, заводы — рабочим, а народам — мир.
Вся красная апологетика строится на разных формах оправдания октябрьского переворота, большевизма и советской власти в рамках чужеродных большевизму ценностных систем. Патриотической, националистической, конспирологической, народнической, даже православной. Фактически это софистическая манипуляция гегелевским «хитрым разумом». Большевики хотели одного, но, на самом деле, получилось совсем другое, но именно это неосознанное благо и есть подлинная выгода от революции.
Часть подобной апологетики была изобретена ещё в 1920-е годы национал-большевиками разных фракций: от Николая Устрялова (Ленин объективно патриот и государственник, а белые объективно агенты иноземных сил в виде Антанты), до Николая Клюева (большевики высвободили силы народной, допетровской, керженской Руси). Общая цена всем этим формам апологетики видна была из того, что всех, кто в тот или иной момент жизни взялся восславить большевизм не в марксистско-ленинской логике, расстреляли (Устрялова, Клюева) или пересажали как врагов (Карсавина, Савицкого, Шульгина).