Никто и никогда не подозревал большевиков в том, что они действовали в интересах стран Антанты. Английской агентурой, вероятно, были февралисты, свергнутые большевиками. Ленин же и его соратники рассматриваются, и не без оснований, как агентура германская.
Никаких минимально значимых столкновений между большевиками и германской армией, оккупировавшей по Брестскому миру значительную часть России, никогда не было. До последнего дня германской монархии Ленин и был абсолютно лоялен Германии, каковая пользовалась огромными выгодами от соглашения с большевиками — высвободила с Восточного фронта большую часть армии и бросила в наступление на Западном, снабжалась с «Украины» продовольствием…
Что не в коня был корм, это уже никак не Ленина вина — в соблюдении своего германского контракта наш Ильич был удивительно пунктуален, изнасиловав даже собственную партию ради ратификации Брестского мира. Достаточно вспомнить, что 1 марта 1918 года большевики безропотно сдали немцам Киев, освобожденный от петлюровцев 8 февраля в результате рабочего восстания.
27 августа 1918 г. был заключен советско-германский договор, а также связанные с ним секретные соглашения в форме обмена нотами. По ним правительство большевиков и Германия договаривались о совместных действиях против стран Антанты и белых армий, а Россия принимала на себя обязательства выплатить Германии репарации золотом.
Насколько долгосрочным был большевистско-германский альянс, показывает тот факт, что он быстро восстановился и при новых республиканских властях Германии, несмотря на то что они подавили все попытки захвата власти поддержанными из Москвы коминтерновцами.
Были ли большевики прогрессивными дворянами?
«Памятуя о том, что часть аристократии была изгнана из России, вместо которой пришли, как у нас иные любят говорить, “кухарки и бандиты”, стоит отдавать себе отчёт, что Ленин тоже был дворянином, равно как и множество виднейших большевистских деятелей и руководителей партии» (далее следуют ссылки на дворянское происхождение Ленина, Орджоникидзе, Маяковского, и даже чекиста Глеба Бокия).
Нет ничего нового в том, что представители аристократии встают на сторону антиаристократических движений. Тут можно привести массу исторических примеров, начиная со знаменитого афинянина Перикла и до герцога Филиппа Орлеанского.
Сами приводимые Прилепиным имена показывают, что количество дворян среди вождей большевиков было пренебрежимо мало (особенно если исключить из их списка пропитанных ненавистью ко всему русскому и считавшихся в Российской Империи априори революционерами польских шляхтичей наподобие Дзержинского). Степень «потомственности» дворянства Ленина тоже преувеличивать не следует — Илья Николаевич Ульянов был сыном мещанина и получил чин, дававший право на потомственное дворянство только 7 лет спустя после рождения сына Володи.
Отношения между большевиками и дворянством определялись не отдельными личностями, а политической философией большевизма, сущность которой составлял принцип классовой борьбы, а дворяне, равно как и духовенство, и буржуазия, и зажиточные крестьяне, рассматривались как классовые враги, подлежащие уничтожению.
Правда ли, что большинство офицеров пошли служить в Красную армию?
«В Красной Армии служило 75 тысяч бывших офицеров (из них 62 тысячи — дворянского происхождения), в то время как в Белой около 35 тысяч из 150-тысячного корпуса офицеров Российской Империи)» — приводимые Прилепиным цифры являются произвольным конструктом, запущенным советским исследователем А.Г. Кавтарадзе в книге «Военные специалисты на службе Республике Советов 1917–1920 гг.» (М., «Наука», 1988). Эти спекуляции опровергнуты в фундаментальном исследовании С.В. Волкова «Трагедия русского офицерства» (М., «Центрполиграф», 2001).
Кавтарадзе произвольно суммировал такие совершенно разные категории как:
1) 8 тысяч офицеров, добровольно пошедших на службу большевикам во время формирования войск антигерманской «завесы» весной 1918 года, то есть желавших продолжить борьбу с врагом, но обманутых большевиками. Значительная их часть покинула Красную армию, а то и присоединилась к белым;
2) около 48 тысяч бывших офицеров, призванных в Красную армию в 1918–1920 годах, зачастую с применением насилия;
3) около 14 тыс. пленных белых офицеров, поступивших в Красную армию ради сохранения жизни. Эти бывшие офицеры составляли по разным подсчётам от четверти до трети всего комсостава Красной армии, причем их доля неуклонно снижалась, так как большевики не доверяли военспецам.