Но факт оставался фактом. Императору сказали, что в случае воцарения Алексея он будет разлучён с семьёй, а доктора ему, в свою очередь, подтвердили, что шанс на то, что Алексей Николаевич выживет, не очень высок, что гемофилия в определённом возрасте его всё-таки убьёт. Распутин, конечно, говорил, что Царевич выздоровеет в 14 лет, но это было пророчество Распутина, который уже погиб. Прогнозы же докторов были самыми мрачными и, соответственно, Государь решил в этой ситуации не расставаться с сыном, не расставаться с Семьёй.
Никто не мог себе представить, что всё превратится в арест, потом в ссылку в Сибирь, а потом в расстрел. Исходно все представляли дело так что Царь отрекается, и Царская Семья оправляется на жительство в Англию, где живёт частной жизнью. Государь надеялся, что после войны ему разрешат поселиться в Ливадии в качестве частного человека. Казалось, что всё может быть решено в таких достаточно корректных формах.
Император явно недостаточно себе представлял тот уровень ненависти к нему, который культивировался в оппозиционных и революционных кругах. Понятно, что если бы он день за днём читал хотя бы отчёты речей в Думе, даже не говоря уж о всевозможных прокламациях, то у него возникли бы сильные сомнения в том, что его отпустят в Англию с семьёй.
Государь очень спокойным тоном сообщил посланцам Думы, что назначает премьером князя Георгия Львова, главу Земгора и отрекается в пользу брата Михаила.
Это в очередной раз, поломало планы всех деятелей переворота. Как подать массам маленького Императора при дяде регенте и фактически правлении думской камарильи, ещё было понятно – а вот как подать революционным массам полновозрастного нового Самодержца, понимания не было.
Все эти дни пока шли переговоры, в Петрограде мятеж ширился, ситуация выходила из-под контроля. Всё больше убивали полицейских, всё больше шёл террор. Начали сбрасывать государственные гербы – орлов и жечь портреты императора.
С Великим князем Михаилом Александровичем проблема была еще и в том, что он был женат морганатическим браком и, соответственно, не пользовался никаким престижем в самой Императорской Фамилии. Он не воспринимался как полноценный Император и по Закону о престолонаследии.
Когда Гучков с Шульгиным приехали в Петроград с некоторым опозданием, они обнаружили, что на Миллионной улице уже ведётся закрытое совещание политической элиты – Милюков, Родзянко, Керенский спорили о том, принимать престол Михаилу или не принимать. Керенский был за республику с самого начала, всё это время он систематически вёл дело к ней. Этот человек сделал максимум для того, чтобы максимально радикализовать революцию. И, в конечном счете, сам пал жертвой этого процесса и жертвой этого процесса пала с ним и Россия.
Керенский начал запугивать Великого князя Михаила, что никакой безопасности ему никто гарантировать не может. Родзянко держался в том же духе. С другой стороны, Гучков и Милюков настаивали, что нужно бороться, что нужно утвердить власть, что если будет Император, то власти смогут навести порядок.
Стоит учитывать, что во всей этой истории Милюков при том, что изначально выступал в качестве подстрекателя революции, но был достаточно резко настроен против радикальной революционной волны. Он был сторонником английского пути развития России – монархия, при ней парламентское правительство.
Выслушав все эти мнения, великий князь Михаил понял, что, по всей видимости, если он престол примет, то ему снесут голову в течении нескольких часов. Кадетами Нольде и Набоковым, отцом знаменитого писателя, было составлено очень странное, совершенно дикое по своему тексту заявление Михаила Александровича о том, что он примет власть только в согласии с постановлением Учредительного собрания, которое должно быть избрано и собрано, а пока всем следует подчиняться Временному правительству. Михаил признавал власть Временного правительства, причём, как исполнительную так и законодательную (что является абсурдом, поскольку законодательной власти у правительства быть не может).
Это заявление Михаила полностью связало руки монархистам. Провозглашенный император требовал от них покорности временному правительству. При этом от власти он не отрекался, а лишь откладывал её принятие до созвания учредилки.
Эта формула означала, что следующий в очереди наследования при отречении Михаила уже не мог заявить свои права на императорский престол. Таковым был великий князь Кирилл Владимирович, про которого были слухи, что он якобы пришёл с Гвардейским морским экипажем к Думе с красным бантом (на самом деле, с моряками к Думе он приходил, но красных бантов ни на нём, ни на ком-то ещё из его подчинённых не было). Он имел полное право заявить свои права на трон, если бы Михаил отрёкся от престола в чистом виде, но тот этого не сделал, заявив, что примет власть только в случае благословения ещё не существующего Учредительного собрания.