— Центурион, наконец-то! Слава Императрице, — с явным облегчением вздохнул триарий, оборачиваясь ко входу. Вскинул руки, складывая кулаки над грудью в привычном жесте приветствия.
— Первый раз такое вижу, — проворчал Лиходеев с порога, оглядывая ряды непонятных приборов. Приборы эти раздражали космодесантника своим откровенно нечеловеческим происхождением и целостностью: в понимании центуриона эти два определения категорически не сочетались. Однако офицер прекрасно понимал, что если сейчас он всё без разбора спалит, потом трибун с него живьём кожу снимет.
Причём хорошо, если трибун будет свой, то есть алый, то есть Амитола Быстрое Крыло. А ведь есть ещё чёрный трибун, Ульвар сын Тора, которого даже собственные Наказатели побаивались, ибо унаследовал от несдержанного папаши и дурной непримиримый нрав, и не менее дурную силу, чрезмерную даже для абсолюта.
— Тут главная проблема… вот, — вздохнул Алексис, отступая в сторону и делая широкий жест на то, что прежде закрывала его спина.
В небольшом стеклянном контейнере, сжавшись в позе эмбриона, лежала женщина. Человеческая женщина. Стройная, но не измождённо-тощая, невысокого роста, светлокожая, с разметавшимися длинными светло-рыжими волосами; а подробнее рассмотреть в таком положении было невозможно. Самое главное, женщина эта была жива: алый центурион ясно видел, как она мерно дышит.
Сразу стало понятно напряжение и нервозность триария. Лиходеев даже на несколько секунд позавидовал выдержке подчинённого, потому что его самого от приступа бешенства натуральным образом начало трясти.
Новые времена сделали отношение к женщине совершенно особенным. Для большинства солдат Империи каждая женщина сейчас была в большей степени синонимом матери, чем сестры или возлюбленной: слишком большая диспропорция была между количеством рождающихся мальчиков и девочек, слишком рано мальчики уходили на войну. И это не считая «детей из пробирки», для которых слово «мать» было чем-то святым и совершенно недоступным.
Лиходеев был из таких, «пробирочных». И сейчас, глядя на сжавшуюся в комочек в стеклянной клетке женщину, он чувствовал такую ненависть ко всему Альянсу скопом, что было почти больно. Хотелось взять пару Иных за разнокалиберные конечности и руками разорвать на части.
Но Олег не дослужился бы до алого центуриона, если бы не умел держать себя в руках. Поэтому, не отрывая взгляда от спящей, он активировал цалю, вызывая Наказателя своей когорты.
— Слава Императрице, центурион, — отозвался в ухе тихий вкрадчивый голос Синга сына Шивы.
— Слава Императрице! — всё-таки дрогнувшим голосом проговорил Лиходеев и запнулся, пытаясь справиться с собой.
— Что случилось, центурион? — в голосе собеседника не было недовольства; скорее, лёгкое удивление и искреннее любопытство. И это понятно, потому что беспокоить Наказателя по пустякам не стал бы ни один самоубийца.
— Кириос Наказатель, мои бойцы нашли тут… кое-что интересное. Думаю, вам следует на это взглянуть, — проговорил Лиходеев. — И… кириос чёрный трибун на планете?
— Да, разумеется, — теперь удивление вытеснило все прочие эмоции.
— Думаю, ему тоже следует прийти, — всё-таки выдавил из себя десантник то, чего ни один из легионеров Гамаюна никогда не сказал бы в здравом уме.
— Я взял пеленг, — после двухсекундной заминки ответил Наказатель и оборвал контакт.
Алый центурион некоторое время стоял неподвижно, созерцая спящую женщину, и пытаясь осознать историчность момента. Только что он сам вызвал на контакт грозу и ужас Гамаюна, а также всех остальных легионеров, Иных и простых мирных граждан. Оставалось надеяться, что героический поступок не будет жестоко наказан, и чёрный трибун посчитает повод для беспокойства достойным.
— Триарий Канарис, сколько людей всё это видели? — бесцветным голосом, выдающим крайнюю степень беспокойства, уточнил Лиходеев.
— Пятеро моих бойцов; вот эти трое и пара на поверхности, — боясь лишний раз пошевелиться, — эллин понимал состояние командира и полностью его разделял, — доложил триарий.
— Будьте все где-нибудь неподалёку. И если кто-то хоть слово про всё это пикнет… сами знаете, с Наказателями шутки плохи, — центурион наконец-то сумел оторвать взгляд от женщины в колбе и окинуть им подчинённых. Присутствующие космодесантники были бледны и насторожены, и смотрели на командира почти с благоговением: он ведь вызвал на себя внимание сразу двух Наказателей, да ещё собирался предстать перед ними в одиночку! Но возражать никто не стал; благородство, оно тоже имеет свою область применения.