Мне доставило такое удовольствие ее провоцировать! Поэтому на свой виноград и йогурт я потратила целых сорок пять минут.
В конце концов Эвелин совершила то, что мне ие привиделось бы даже в самом страшном сне. Она вскочила, пронеслась по всему коридору прямо к стеклянной двери и потом пять раз ударилась головой о стену. Вот был грохот! Все услышали и вылетели из палат, чтобы посмотреть, что случилось. Она визжала и вдобавок каждые десять секунд издавала жуткий крик. Фрау Вердини пришлось воспользоваться свистком.
У каждого воспитателя есть такой свисток. Они могут им пользоваться только в экстренных ситуациях, то есть если им что-то угрожает или если просто не знают, что делать. Свист раздает- 0, у всех воспитателей на всех отделениях, и все сбегаются на помощь.
Свисток фрау Вердини свистел невероятно громко, почти как сигнализация. Вскоре в нашем коридоре уже было не меньше трех чужих воспитателей, которые примчались, чтобы выяснить, что случилось. Эвелин все еще визжала. Но едва она заметила обступивших ее любопытных и воспитателей, как тут же успокоилась. Она получила то, что хотела: колоссальную суету вокруг своей персоны, она заставила всех прыгать вокруг себя!
Мерзкая эгоистка! Как там сказала Лиз, когда я пришла есть в первый раз: «Все это только спектакль!» Она права.
Вот бы я посмеялась, если бы Эвелин заперли! Это было бы только справедливо. Но ничего подобного. Вместо этого ей назначили дополнительную встречу с Рубильником.
Ему она наверняка не рассказала, что ей пришлось сдать свои позиции, что теперь она тут не самая больная и не находится в центре внимания с утра до ночи. И что она терпеть не может, если воспитатели во время еды на мою тарелку смотрят больше, чем на ее, хотя я не веду себя так по- идиотски, как она. Вот это триумф!
Вторник, 26 марта 1996
К сожалению, в последнее время мне не часто удается добраться до дневника. Уже несколько недель я не должна постоянно быть в постели
Рубильник кроме таблеток от истощения выписал мне еще и антидепрессант, который помогает хорошо спать. Я должна принять 75 миллиграммов.
За это время я прошла все возможные виды терапии. Музыкальная терапия — это самое смешное, что есть в клинике, если, конечно, не считать Рубильника. Врача зовут Буркхард Блюм- хенпфлюккер. Из-за очков он очень похож на филина, так считаю не только я но и все остальные. Все говорят, что он самая настоящая сова.
На его сеансах нас восемь человек. Вначале мы описываем Сове свое настроение. Если ты настроем агрессивно, можешь бить в барабан, если печален — берешь какой-нибудь тихий инструмент. Каждый дудит, как говорится, в свою дуду до тех пор, пока Сова не говорит: «Угууу.а теперь сыграем все вместе!» И тогда не следует выражать свои чувства, нужно ощутить себя частью целого^ выбрав себе конкретную роль, например задавать такт. Сначала я как ненормальная стучала по инструментам, но потом мне стало смертельно скучна и я даже закосила пару занятий.
По пятницам индивидуальная художественная терапия у фрау Велльштейн. У нее рыжие волосы до плеч, она слегка пухленькая, но при этом невероятно милая. С ней мне разговаривать гораздо приятнее, чем с Рубильником. Если бы я встречалась с ней чаще чем раз в неделю, у нее были бы неплохие шансы стать моей новой матерью. Художественная терапия — одна из немногих, доставляющих мне удовольствие. Я могу мазать огромным количеством красок. Потом мы с фрау Велльштейн разговариваем про картины, иногда мне даже удается интерпретировать их самостоятельно. Моей первой нарисованной на художествен- иой терапии картиной была абсолютно дикая комбинация красок на огромном листе бумаги — тысячи маленьких клякс которые я ляпала как сумасшедшая. Это соответствовало состоянию моей психики в момент появления здесь. Всё наперекосяк и безотрадно! А на последнем занятии мы сравнивали мою первую картину с самой новой. Краски на новой были упорядочены и более веселые. Мне и на самом деле гораздо лучше, если говорить о моей психике. (По крайней мере, я так думаю.)