— Ладонис, скажи мне, а ты у нас-то когда угнездишься?
Дракон поперхнулся корицей и кофе. Зная Сэма…
А, собственно, что он знал о своем главном шефе? Личная жизнь — тайна за всеми возможными печатями этого мира, семья — где-то там же. Яркий и сильный мужчина, буквально пышущий жизнью брутал. Немыслимо древний. Доподлинно было известно лишь то, что шеф крылат, могуч и бессмертен. Из тех, которых развоплотить невозможно даже этим серпом, что отправил Гессера на свалку историй.
— Судя по вороху мыслей, не скоро, — начальственный Ангел так давно жил в этом мире, что стал человечнее многих.
Когда-то он был — сама Смерть. Сейчас вот сидел за рабочим столом, устало потирая широкий затылок ладонью. Да, он всесилен, и можно было не тратить времени и сил на защиту щитами от Сэма. Никто просто не знал, на что он был способен, сам Самаэль, ангел смерти и тлена. Дракону не хотелось даже думать о той немыслимой ответственности, что делили они с Аваддоном и (теперь уже снова) Саввой, перед Создателем и этой Вселенной. Нет, хватит ему тяжкой ноши дракона.
— Как только найдется такая, ради которой я брошу весь мир и работу в придачу… Так подходит?
Сэм усмехнулся невесело.
— Тогда впереди у нас целая вечность. Давай по порядку.
— Я отправил все материалы по опергруппе, все что скопились за годы. Целая куча.
— Я видел. Кстати, а помнишь ли ты, с какой целью задумана группа? Вчера я спросил у Клавдия, и тот сразу захотел на Камчатку. Так странно.
— А и правда. Чего это Клавдий? — поймав выразительный взгляд Всесильного, вдруг разозлился. — Мне тоже уже собираться?
— Конечно. Но чуточку позже. Возвращаясь к вопросу. С тех пор, как задумана была вся эта… история с группой, прошло много времени. Даже для вечных. А динамика вдруг закрутилась сейчас. Не находишь ли странным?
Еще как находил. Ладон мучался этим вопросом и денно и нощно. Что толку? Все равно что искать смыслы жизни. Скорей философский вопрос. Кивнул. Что тут скажешь?
— Прекрасно. Ответ очень прост…
Сэм вдруг поднялся, словно бы разминаясь, подошел к окну, грустно взглянув на огромный кактус на подоконнике, словно символизирующий всю работу Инквизиции — множество направлений, отростков, и все сплошь покрыто густыми шипами. Цветет раз в столетие.
— В отличие от людей, азеркины не склонны наступать на привычные грабли. Все же наша память крепче. А потому очень скоро, буквально вот завтра, соберутся все власть предержащие, и я очень надеюсь — все-таки будут приняты решения, к которым мы шли тысячи лет.
Вот как. А Лад уж было подумал, что будет большая война между Мраком и Светом. А тут — вам здрасьте, решились. Можно было, конечно, еще подождать... пару-тройку веков, что им стоит, Великим. Да видно, не каждый миг развоплощаются вожди Света. Подействовало — никак, прослезиться решили.
— И что же?
Голос дракона прозвучал очень холодно, даже зло. Не соответственно моменту.
Сэм удивленно обернулся на него, усмехнулся, будто понимая.
— Такое происходит в этом мире всегда перед лицом глобальной опасности. Внешней.
— На нас нападают? А я не заметил?
Высший категорически не хотел отвечать на его тон, словно не замечая.
— Мы вымираем, Ладон. Все, безотносительно стороны света, силы и расы. Бессмертные уже почти вымерли.
— Тоже мне новость. Об этом кричали на каждом углу иного мира еще двести лет как тому. С тех пор нас стало меньше раз в десять. Ход истории. Вымрем — и поделом.
— Новость в том, что повсеместно начали вновь рождаться иные бессмертные дети. Когда Гесс привез из тайги Макса — никто не поверил. Когда Арина нашла на мосту Фила — это сочли просто странным исключением. Тысячелетия боли и страха, безоглядного бега от страшной судьбы, от участи родителя, хоронящего своего смертное чадо… Неужели все это закончится? Даже маленький лучик надежды способен изменить очень многое в нашем мире.
Он говорил, тихо, медленно, очень горько. А Лад вдруг очень отчетливо представил себе Сэма — отца, хоронившего своих смертных детей. Стало страшно. Только прошедший этот мучительный путь мог вот так… Слава Богу, Ладон сам не познал этой муки. Но даже ухода учеников и близких друзей за грань невозвращения было достаточно, чтобы понять. Да. Если все правда — то это надежда. Пусть и хрупкая, почти иллюзорная. На возрождение. Вот только — зачем?
— Скажи, Сэм, зачем мы нужны тут? Люди давно не уступают нам в могуществе и любить никогда нас не будут. Как тех старших братьев, которым зачем-то досталось наследство. Ну станет нас много. А дальше?