Но гораздо больше мысли мои занимало все более ясное осознание того факта, что с этого дня моя карьера и солдатская профессия круто изменились.
Затем, после моего короткого и четкого рапорта, Геринг покинул Имперскую канцелярию. Сняв фуражку и парадный ремень, я вместе с присутствовавшими, а также Брукнером и Путткамером последовал на обед. Из Малого салона через более обширное помещение – курительную комнату (так она называлась еще со времен Бисмарка) – мы прошли в столовую. В этом огромном, почти квадратном зале стоял большой круглый стол с дюжиной стульев, а рядом – еще четыре круглых стола поменьше с шестью стульями около каждого. Гитлер занял место за большим столом спиной к окну. На противоположной стене над большим буфетом висела картина художника Каульбаха «Явление Богини солнца».
Я нашел себе место за одним из боковых столов. Наконец-то можно немного расслабиться. Официальная часть закончена, и теперь я могу наблюдать, задавать вопросы и пытаться воспринять и окружающих, и происходящее. Гитлер сидел несколько вкось от меня, но был мне хорошо виден. Застольный разговор вращался вокруг последних событий в Испании и Москве. От этой первой совместной с Гитлером трапезы мне запомнились несколько его реплик по адресу Англии. Он считал, что Великобритания должна наконец осознать и уразуметь, какую угрозу представляет для Европы большевизм и как жестоко и систематично Сталин добивается своих целей. Ну а если Европа будет держаться заодно, эту угрозу с Востока удастся предотвратить. Как я потом слышал, эти реплики Гитлера были связаны с предстоявшим и обеспокоившим его визитом имперского министра иностранных дел барона фон Нейрата{31} в Лондон.
Обед продлился не очень долго. Примерно через час Гитлер встал из-за стола, ибо на послеобеденное время у него были назначены различные встречи. Мне пришлось поспешить за ним, чтобы выяснить еще вопрос о дате начала моей службы: ведь я собирался через десять дней жениться. Иначе говоря, не успев приступить к выполнению своих должностных обязанностей, я сразу оказался вынужден просить отпуск. Я обрисовал Гитлеру свою ситуацию, и он проявил полное понимание, как мне показалось, даже с некоторой сердечностью дав свое полное согласие.
Я был немного обескуражен тем, что мне в первый же день довелось узнать Гитлера с этой неожиданной стороны. Мое представление о его личности возникло под впечатлением той роли, какую он играл в общественной жизни, а также его качеств как фюрера партии. К партии же я относился с определенной сдержанностью и недоверием. Эти сомнения все больше и больше переносились на самого Гитлера и, в силу его политических решений 1935 и 1936 гг., именно в последнее время невыгодно воздействовали на мое первоначально положительное впечатление о нем.
Первые дни я в своем новом положении отнюдь не чувствовал себя счастливым: никого не знал, не имел контакта с другими офицерами и казался самому себе одиноким и всеми покинутым в огромной людской толпе. Настроенный по отношению к НСДАП{32} весьма скептически, я здесь постоянно имел дело с партайгеноссен{33}. Мой отчий дом тоже был совершенно далек от моего теперешнего окружения. Короче, я не находил точек соприкосновения с теми людьми, вместе с которыми мне теперь доводилось работать. Пришлось переваривать множество новых впечатлений, знакомиться с бесчисленным количеством новых людей и настраиваться на многие абсолютно необычные для меня вещи.
Но прежде всего мне все-таки хотелось узнать, каким именно образом я попал на это видное место. При нашем прощании в Дюссельдорфе Деринг рассказал мне, что адъютант начальника Управления личного состава люфтваффе запросил его, считает ли он меня годным для этой должности при Гитлере. Сам же начальник данного управления и начальник генерального штаба ВВС выбрали меня на основании моих служебных характеристик и хотят предложить мою кандидатуру Герингу. Деринг не скрыл моей скептической политической позиции, но заявил, что как солдата и офицера он, учитывая характер, поведение и образование, считает меня пригодным для этой должности, особенно если моя служебная деятельность будет ограничена военными вопросами. Итак, мое назначение прошло вполне нормальным порядком.
Несмотря на это, я не утаил своих сомнений от моего командира. Едва заглянув в этот новый для меня мир, я сразу ощутил, что здесь мне будет не совсем по себе. Оба других адъютанта – по сухопутным войскам и военно-морскому флоту – показались мне людьми сухими и чужими. Надеяться на человеческие контакты, к которым я привык в общении со старшими офицерами в люфтваффе, не приходилось. Люди, которых я видел вокруг себя и с которыми познакомился в Имперской канцелярии, были мне далеки решительно во всем. Нечего и говорить, что Деринг пытался меня подбодрить, но убедить меня ему не удалось.