Сам дом оказался гораздо роскошнее, чем даже могла желать мама, хотя, увидев его в первый раз, она лишь фыркнула и сказала, что для меня это совсем неплохо. Не скрою, я втайне злорадствовала, показывая ей двухэтажный особняк из светлого камня, балкон, тянущийся вдоль всего верхнего этажа, огромную оранжерею, впечатляюще широкую лестницу, бильярдный зал, библиотеку, громадную столовую с высокими потолками, гостиную, украшенную фризом работы итальянского художника. И все это я получила лишь за согласие выйти замуж за человека, которого не любила, но который в конечном итоге оказался единственным, кто сделал мне предложение.
В общем и целом сделка вышла выгодной для нас обоих.
Я управляла большим хозяйством — наконец-то и я смогла похвастаться проблемами с собственными слугами! — и это занимало большую часть моего времени, чему я даже радовалась.
В Линдхерсте жизнь протекала очень спокойно; дни, казалось, шли медленнее, чем где бы то ни было. Вместо оксфордского неумолкаемого жужжания голосов здесь словно бы стоял сомнамбулический храп. Если кому-то вдруг приходила охота поразмышлять над прошлым, настоящим и будущим, то времени здесь на это хоть отбавляй.
Я не была склонна к подобным размышлениям, а поэтому с жаром занялась превращением Каффнеллза в веселый, бурлящий центр культуры и светской изысканности, пытаясь превзойти мамины достижения в Крайстчерче. Она могла пригласить струнный квартет играть на лестничной площадке дома декана. У меня оркестр играл в оранжерее. Музыканты, как эльфы, скрывались между освещенными деревьями. Мама развлекала королеву за чаем. Я в Каффнеллзе с наслаждением демонстрировала гостям комнату, обставленную и отделанную исключительно золотом — там была позолоченная мебель, золотистые парчовые занавески, ковры, — в которой провел одну ночь король Георг III и которая после этого осталась в неприкосновенности, чтобы и будущие поколения могли прикоснуться к высокому.
Мама довольствовалась организацией лодочных прогулок по Айзис, а я однажды снарядила украшенную фонариками шхуну для путешествия по Соленту в «летнюю ночь». Гостей я попросила нарядиться шекспировскими персонажами, а кульминацией вечера явился полуночный пикник на острове Уайт. Этот вечер впечатлил даже Ину. Она, по собственному настоянию, все-таки нарядилась Титанией,[10] хотя походила не на бесплотную королеву фей, а скорее на пухлую пчелку.
Реджи, человек весьма общительный, был рад моим изыскам, хотя шекспировским празднествам предпочел бы тихие уик-энды или охоту. Человек простой и бесхитростный, он гордился своей светской и образованной женой.
Тридцать четыре года пролетели, как один миг, рассеялись, как туман. В моей памяти сохранились все подробности разговоров с Лео, мелкие детали наших совместных прогулок — все это вставало передо мной так же живо, как в тот день, когда происходило наяву. Например, я отчетливо помню ту странную, идущую от реки каменную дорожку, которую мы с Лео однажды обнаружили. Все камни были одинакового белого цвета, одинаково выпуклые и очень тщательно уложенные. Однако длиной эта дорожка была всего футов десять и резко обрывалась в канаве.
Моя жизнь с Реджи в противоположность прошлой — и несмотря на наши экстравагантные развлечения — представлялась одноцветной и как бы шла с одной скоростью. Порой мне казалось, что я вряд ли смогу вспомнить, как выглядит Реджи, если он не будет ежедневно сидеть со мной за столом.
Со вздохом свернув газету, я аккуратно положила ее возле своей тарелки: в голову не шло ничего, кроме удручающе многочисленных заголовков о возможном начале войны. Я угрюмо пила кофе.
— Реджи, значит, Алан приедет в отпуск? Раз уж пошли разговоры о войне, хотелось бы надеяться, что он все-таки приедет домой, а не пустится в какие-то глупые авантюры вроде организации поросячьих бегов в Индии. Или что он там делал в прошлый раз? Как ты думаешь?
— Дорогая, ты, я вижу, и впрямь волнуешься? — На его лице снова отразилось по-детски наивное удивление, которое, впрочем, не помешало ему оставить газету и с аппетитом наброситься на копченую рыбу.