— Сынок, может, ты многого и не поймешь, но я все равно расскажу тебе все, как было. Мы отступали через Звезду. Я был ранен. Под мышкой у меня костыль. На груди — автомат. Полевой госпиталь. И кого там, братец ты мой, только нет! Безусые мальчишки, гимназисты, разные тыловые крысы, пенкосниматели, как мы их прозвали, старики патриоты, и вся эта шатия-братия отирается подле раненых и тифозных как негодные к строю. Оружие у них, однако ж, отменное, обидно даже, что зря пропадает. И тянется это охвостье за госпиталем, и надо отрывать у раненых последний кусок, чтобы их тоже накормить. Охраняла нас рота шестой восточно-боснийской бригады, я знал кое-кого из них, сплошь бедняки бирчанские, с первого дня восстания в партизанах. Парни измотаны, от усталости да голодухи еле на ногах стоят, хлеба не видели целую неделю. И у нас, как назло, ни крошки. Все скормили этим, с позволения сказать, патриотам, которые только и знают, что по тылам околачиваются в ожидании собраний и культурно-массовой работы на освобожденной территории. Тогда, мол, они себя и проявят.
На поляне измочаленный отряд напоролся на немцев. Бойцы залегли и приняли бой. Я своими глазами видел, как командир отделения сделал два выстрела и заснул. А эти прихлебатели бросились бежать, кидая лошадей, оружие и раненых. Тут уж я не выдержал. Скинул автомат, взял в руки костыль да как закричу им. Одному врезал по спине, другому, третьему, кого-то ногой пнул и дал очередь в воздух.
Словом, собрал почти два батальона,
произнес перед ними пламенную речь и приказал:
всем немедля в стрелковую цепь, чума вас разнеси, командовать буду я, а кто вздумает увильнуть, укокошу на месте, как изменника и дезертира. Эй, ты, толстый, на правый фланг, и чтоб твой пулемет строчил без передышки два часа, а ты, с золотым зубом, будешь командовать участком от этого камня до потока, и всем стрелять, черт бы побрал ваш патриотизм и культурно-массовую работу, борьба с фашизмом — это вам не загородная прогулка на каникулах и не традиционный пикник какой-никакой буржуазной партии!
Значит, выступаем!
И повел я их, а за нами бредут повеселевшие раненые. И поторапливают горе-патриотов:
— А ну, тыл, наддай!
Взбодрилась рота из шестой бригады, ну и погнали мы немцев, любо-дорого было смотреть, как они драпали да носами в зеленую траву-мураву зарывались. Оставил я эту шатию-братию на передовой, а командиру роты велел отвести своих на базу, пускай, мол, ребята подчистят все, что найдут съестного, и отоспятся. Дал им двадцать четыре часа под свою ответственность… Только один господин с пятиконечной звездой на шляпе и огромным пистолетом на ремне поверх драпового пальто закричал:
— Товарищ, я не могу позволить так со мной обращаться!
— Какое еще вам обращение? Разве я к вам обращаюсь? — удивился я.
— Этот крик… Мы не…
— Послушай, шляпа, заткнись, пожалуйста!
— Что? Ты с кем разговаривать?
И пошел изрыгать ругательства, конца-края не видать. Обозлился я да как хвачу дубиной этого патриота из какой-то там буржуазной партии. Он мигом вспомнил про дисциплину. На четвертый день вызывают меня в штаб дивизии. Хотят расстрелять за избиение видного буржуазного деятеля и члена ЗАВНОБиГа[24]. Мало того, по его навету обвинили меня в том, что я нарушил принцип братства, единства и национального самоопределения, а у меня, клянусь, сынок, и в мыслях такого не было, все он, мерзавец, придумал и сумел убедить товарищей. Приговор — расстрел!
К счастью, подоспел командир роты из шестой бригады, а он земляк комдива, и как увидел меня связанного, во грустях, и как услышал, что и почему мне уготовано, бросился со всех ног к командующему. Ротный не верховодил ни в какой буржуазной партии, и был он не «патриотом», а простым крестьянином, партизаном, коммунистом, вот он и доложил там все, как было на самом деле. А в заключение сказал:
— Я хотел бы, товарищи, чтоб товарищ Данила, когда поправится от ранения, принял у нас батальон. Комбат погиб. Заменил его один парнишка, да только по молодости лет трудно ему, а Данила еще в прошлом году командовал батальоном…
Меня отпустили.
После войны встретил я этого «патриота». Отсидел срок за какую-то подрывную деятельность, разошелся с ЗАВНОБиГом. Но тепленькое местечко все же нашел. Устроился заведовать просвещением в одном уезде. Зять у него руководитель местного масштаба. Ну и помогает ему заметать грязные следы.
24
ЗАВНОБиГ — Государственное антифашистское вече народного освобождения Боснии и Герцеговины.