Хельга молча и удивленно смотрела на Арнольда, лишь изредка хлопая ресницами. Патаки явно не ожидала услышать подобные слова от Шотмена, от этого пай-мальчика, тихони и святоши. Пускай даже всё сказанное являлось чистой правдой, всё равно это не давало ему права лезть к ней в душу без позволения.
— Знаешь, что, не строй из себя всезнайку, репоголовый, — легкий оскал исказил лицо Патаки. — Я сама разберусь кого и куда подпускать.
— Ты никогда никого не подпустишь, Хельга, — голос Шотмена вновь стал спокойным. — Хочешь знать, почему?
— Ха… И почему же? — хулиганка приняла оборонительную позу, скрестив руки на груди.
— Потому что тебе страшно, Хельга, — Арнольд мягко посмотрел на одноклассницу, которая даже сейчас сидела в закрытой позе. — Ты боишься сближаться с людьми, потому что боишься боли.
— Боюсь боли, что за чушь ты несёшь, Арнольд? — Патаки со звонким хохотом упала спиной на кафель, обхватив руками живот. — Ничего смешнее и глупее я в жизни не слышала.
На самом деле своим поведением Хельга старательно пыталась заставить Арнольда замолчать, ну или хотя бы сменить тему. Она не знала, что Шотмен уже понял, что своими словами попал прямо в точку.
— Я думаю иначе, Хельга. Почему ты не хочешь признать, что я прав?
— Потому что ты абсолютно не прав, репоголовый, ясно? — всем своим видом Патаки пыталась показать, что она всегда была и есть «железная леди», но лёгкая дрожь в её голосе уверила парня в обратном.
— Перестань скрывать себя настоящую, Хельга, — Шотмен опустился на корточки напротив Патаки. — Я не прошу тебя доверять всему миру, я лишь прошу тебя довериться хотя бы мне, — Арнольд мягко коснулся ладони одноклассницы.
— И что ты хочешь? — девушка резким движением оттолкнула руку парня. — Я не из тех, кто привык хныкать, проклиная свою несчастную участь. Я Хельга Джи Патаки, грубая, упрямая, прирождённая хулиганка. А если тебе хочется поиграть в благодетеля, то иди и промывай мозги кому-то вроде милашки Сойер.
— Перестань, Хельга! Мы сейчас говорим не о Лайле или о ком-либо другом, мы говорим лишь о тебе. Чёрт возьми, Патаки, ну неужели ты не хочешь даже попытаться сблизиться со мной?
Шотмен с силой сжал руку Хельги между своих ладоней, потянув опешившую подругу на себя. Пальцы Патаки слегка коснулись груди парня и даже сквозь слой одежды она почувствовала как бьётся его сердце.
— Я… я… — никогда прежде Хельга не испытывала подобных чувств внутри себя. Голос хулиганки словно надломился и дрожал сильнее осинового листка на ветру. — Что я должна тебе рассказать? С самого детства я привыкла к одиночеству. Моих предков никогда не заботило моё существование, и я научилась заботиться о себе сама. Всё, что интересует родителей, так это моя совершенная сестра Ольга. Ясно? — в порыве эмоций Патаки встала и подошла к окну, опершись руками о подоконник. — У всех есть множество ярких счастливых воспоминаний из детства, а что у меня? В самый важный для меня на тот момент день Боб и Мириам были так заняты, слушая очередную сонату в исполнении Ольги, что забыли отвести меня в детский сад. А когда я ушла из дома, они и пальцем не пошевелили, даже не заметили, что я, будучи малышкой, самостоятельно ушла в садик. В редких случаях эти двое вспоминают, что у них помимо Ольги существует ещё одна дочь. А мне… Иногда так хочется, как бы это сказать, чтобы родители заботились обо мне каждый день, а не пару раз в год, внезапно вспоминая о моем существовании.
— Знаешь, Хельга… — Арнольд подошёл к однокласснице со спины и положил руки на её дрожащие плечи. — Когда мои родители пропали, я был настолько маленьким, что не мог даже вспомнить их лица без помощи фотографии. Что уж тут говорить о том коротком промежутке времени, когда мы были счастливой семьёй. Конечно, дедушка с бабушкой всегда заботились обо мне, пытались сделать всё возможное, чтобы я не чувствовал себя обделённым из-за отсутствия родителей, но всё равно, каждый раз, когда прогуливаясь в парке или просто идя по улице, я видел детей, крепко держащихся за руку матери и отца, я чувствовал эту огромную незаживающую дыру в сердце.
— Но сейчас твои родители вернулись, Арнольд, — мягко ответила Патаки, удивив подобным поведением даже саму себя. — Теперь они всегда будут рядом с тобой и уж точно никогда не забудут о твоём существовании.
— Да, но… — голос Шотмена стал необычайно тихим. — То время, что мы провели в разлуке вернуть не удастся. Все те упущенные воспоминания никогда не станут реальными. Во время важных для меня моментов со мной рядом не было родителей. Мой первый день в садике, первый день школе, первая самостоятельная поездка на велосипеде, мои переживания, трудности, оплошности — всё это видели бабушка с дедушкой, но не родители, — Арнольд смотрел куда-то вдаль, продолжая мягко сжимать плечи Патаки.
Дрожь хулиганки начала стихать. Впервые за всю свою жизнь она почувствовала себя частью чего-то большого и значительного, почувствовала, что не одинока.
— Стемнело… — неожиданно для себя произнесла Патаки, не сводя глаз с окна.
Снаружи в самом деле наступили глубокие сумерки. Один за другим, на улице стали зажигаться тусклые фонари, едва освещая безлюдные тротуары.
— Всё-таки ты заставил меня вывернуть душу, репоголовый, — усмехнулась Хельга, но сделала это по-доброму.
— Это только начало, Хельга, — той же усмешкой ответил Шотмен. — Я хочу, чтобы ты рассказала мне ещё кое-что, что-то не имеющее отношения к родителям.
— И что же ты хочешь знать, умник? — Патаки одарила парня скептическим взглядом.
— Когда?..
— Когда что?
— Когда ты впервые поняла, что влюбилась? — сказанные слова заставили Арнольда покраснеть.
— Первый день в садике, — спокойно ответила Хельга, всматриваясь куда-то вдаль улиц.
— Ты шутишь? — лицо Арнольда исказилось в удивлении.
— Нет, репоголовый, — Патаки выглядела более чем серьёзной. — Можешь считать это любовью с первого взгляда. Глупо, конечно, но тогда на улице именно ты, встретивший меня впервые в жизни, такую странную девчонку, испачканную в грязи, улыбнулся мне своей добродушной улыбкой и взял к себе под зонтик, укрыв от дождя. А потом ты всё так же продолжал проявлять доброту и заботу обо мне, которых мне так не хватало.
— Я совершенно забыл об этом… — в памяти Шотмена, словно сцены из диафильма, пролетели воспоминания из его детства.
— Неудивительно, — с болью в голосе усмехнулась Патаки. — Ты ведь с пелёнок был «святошей» и помогал всем, кто в этом нуждался, так что эти незначительные поступки не могли остаться в твоей памяти.
— Удивительно. Столько времени ты хранила в памяти все эти моменты, а я… Всё забыл.
— Не бери в голову, волосатик, — Хельга улыбнулась и вернулась на «своё» место возле стены.
— Зато теперь я чётко проследил момент, когда ты стала хулиганкой, — Шотмен сел рядом с Патаки, согнув ногу в колене. — Ты и в самом деле боялась, что о твоих чувствах узнают и осудят, поэтому скрывала их под маской ненависти.
— Такая уж я есть, — смущённо отведя взгляд, хохотнула хулиганка.
Так Арнольд положил начало долгожданному разговору по душам, которого он так отчаянно добивался. Сидя на холодном кафеле в полумраке, Хельга рассказала ещё много тайн о себе. Например, почему вырвала последнюю страницу из розовой книжечки со стихами, чьи на самом деле стихи читал тот глупый зелёный попугай, как она заполучила роль Джульетты в школьном спектакле, как бродила по городу в приступе лунатизма, собираясь признаться в чувствах, про сумасшедшие проникновения в его дом по пожарной лестнице, даже про тот злосчастный случай, когда ей пришлось ночевать в его бельевом шкафу. На некоторых моментах Арнольд звонко смеялся, представляя себе, как должно быть глупо чувствовала себя Хельга, а иногда отворачивался, пряча смущение.