Сарказм поразил меня самого. Никогда прежде не смеялся я над собственными несчастьями, а вот теперь вся ситуация выглядел жутко комичной. Обхохочешься. Эти два эскулапа с умным видом наклонились ко мне, и рассуждают о том, почему пациент скорее жив, чем мертв.
— Хм, — пожал плечами реаниматолог и наконец-то соизволил обратиться к «нему» — к «телу» то есть, ко мне.
— Вайлис? Вы меня слышите? Вайлис? Вы помните кто вы? Где вы? Как вы здесь очутились? — засыпал вопросами Михаил.
— П-помню, — голос звучал чисто, и даже заметно мелодичней, чем прежде.
— Говорите, — заинтересовался Михаил и присел рядом на кровать. Тут же с другой стороны устроился реаниматолог. Больничная койка заворчала противным скрипом — на троих ее не рассчитывали.
Пришпиленный к карману реаниматолога бейджик сообщал: «Илья Дерезин, старший врач реанимации».
Надо же! Очнувшись в больнице после аварии, я не смог прочесть его, как бы близко не наклонялся врач. Буквы расползались в уродливые иероглифы, жирными кляксами плыли перед глазами. А теперь я видел четче, чем когда бы то ни было. Не только буквы, но и крошечную точку, что ошибочно затесалась в углу таблички, малюсенькую складку сбоку — скорее всего, заводской брак.
А еще я видел родинки — много родинок на лице и шее Ильи Дерезина, и еще больше — веснушек. Отчетливо рассмотрел три шрама на щеке Михаила. Они шли один за другим, словно кто-то или он сам ногтями сдирал кожу.
В меня вонзились два взгляда — серо-голубой Ильи и темно-карий Михаила.
Чудеса! Я заметил несколько зеленых крапинок в левом глазу реаниматолога, не больше игольного ушка размером.
— Ну говорите же! — потребовал Михаил, хмуря густые черные брови и нервно пригладив ершик черных волос.
— Что говорить-то? — растерялся я и сел.
— Осторожно! — заволновался Илья, придержав меня за плечи. — Голова закружится.
Я повертел головой из стороны в сторону, отметив несколько неподвижных тел вокруг. Они, словно диковинные пауки, лежали, опутанные трубками. Приборы жизнеобеспечения мигали разноцветными огоньками, мониторы выводили какие-то кривые и заунывно пикали.
Пик-пик-пик.
Голова не кружилась совсем, сознание было на диво ясным, мысли — быстрыми, четкими.
— Кто это? — Михаил сунул мне под нос голографический паспорт.
Из картинки выплыло изображение мужчины, лет двадцати восьми, тридцати максимум. Повертелось перед самым моим носом, показалось в профиль, фас, сзади. Скуластый, высоколобый, наверняка тот еще упрямец. Со слишком пухлыми губами, но, на его счастье, не женственными. С тяжелой челюстью и внимательным взглядом темно-голубых глаз. Его светло-русые, белесые волосы стягивала в низкий хвост резинка. Его крепкой фигуре не хватало нарочитой рельефности качков, чтобы выглядеть эффектней. Но сила в ней ощущалась немалая — не человеческая, другая сила. Господи! Да это же я! Это же мой паспорт!
Даже странно, насколько чужеродным, не моим казалось мое, собственное лицо.
— Это я, — протянул, понимая, что врачи именно этого и ждут.
— Вы… — начал Михаил и покрутил рукой, предлагая «расширить» ответ.
— Вайлис Рамс. Наполовину человек, наполовину мельранец. Четыреста сорок шесть лет. Гражданин единого европейского государства. Сотрудник агентства по улаживанию чрезвычайных ситуаций в человеческих колониях на чужих планетах. На населенных другими разумными расами планетах. Коротко АУЧС, — отчеканил я без запинки. Михаил приподнял брови, Илья потрясенно покачал головой. — В последний раз летал на Лейлию. Это планета созвездия Оккии, заселена людьми лет сто назад. Колония неплохо поживает, только пресной воды мало, — продолжал я рассказывать о своей работе, биографии, с любопытством наблюдая, как меняются лица врачей. Заинтересованность во взглядах перерастала в истинное изумление — приоткрывались рты, хлопали глаза, улыбались губы.
Когда я закончил, Михаил осторожно, понизив голос спросил:
— Про аварию помните?
— Да.
— Как очнулись в больнице?
— Да.
— Меня и доктора Дерезина?
— Да.
— Как мы вчера отключили вам аппарат жизнеобеспечения помните? — вкрадчиво, с оттенком то ли жалости, то ли извинения закончил «пулеметный допрос» Михаил.
— Да, — выпалил я, понимая, что совершенно не злюсь на них. Пациент превратился в овощ, за органы его работали машины. Врачи дали подопечному месяц, но потом списали в утиль. Все по-честному, все правильно.
Койко-местА дОроги, карманы налогоплательщиков не резиновые, а родственники, похоже, отказались за меня платить. Ничего удивительного, я не в обиде. Когда мы виделись в последний раз? Я не смог точно вспомнить.