Всего группа Горегляда сбила шесть «Юнкерсов», два «Фоккера» и без потерь вернулась на свой аэродром…
Такие же бои приходилось вести и другим. И правильно говорил Фигичев: держитесь вместе.
Держались… Но никого не встречали.
А летать на прикрытие и на сопровождение бомбардировщиков приходилось все дальше и дальше. Ходили на Яворов. Далеко… Где-то сзади, северо-западнее Брод, осталась окруженная группировка противника. Добьют! Давай дальше на запад! Начались вылеты на Польшу. Сопровождали «пешек» бомбить мосты через Сан у города Санок. Бомбардировщики безбожно отстали от наступающих войск, и на обратный маршрут у них не хватило горючего. Садились у истребителей. Дальше!
27 июля взят Львов, и в этот же день правое крыло фронта вышло на реку Сан, форсировало ее. Дальше!..
А фашистских самолетов все так же не встречали в воздухе. Потом и вылеты прекратились. Даже Иван Ипполитов заскучал:
– Нас вообще в тылу забыли, не летаем…
Из-за большого удаления от линии фронта полк не летал два дня.
Но наутро всех летчиков собрали на КП полка.
– Летим в Польшу, – объявил Фигичев. – На аэродром Турбя… Возле Сандомира ищите, на Сане, где он в Вислу впадает, – добавил он, заметив, что летчики не могут найти на карте Турбю. И упрекать-то их не за что. Как можно требовать досконального знания района, если фронт с начала операции продвинулся вперед почти на триста километров!..
– Нашли?
– Нашли! – зашумели летчики. – Вон куда забрались!
– Тихо! Изучите хорошо район. Перелетать будем парами и звеньями. Подходить к аэродрому только на бреющем. Там линия фронта рядом. Километра четыре. Ясно?
– Ясно…
Летчики стали подниматься, считая, что разговор окончен.
– Куда?! – сердито сверкнул своими цыганскими глазами Фигичев. – Я еще никого не отпускал.
Летчики притихли.
– Всем, кто может, взять с собой механиков. Наземный эшелон отправится только сегодня. Не скоро туда доберется. Ясно? Командиры эскадрилий сами решат, кто возьмет механиков.
Еще с Днепра опытные летчики стали перевозить на «ястребках» механиков. Сначала – в подвесных баках. Вырезали в баке отверстие, сажали туда механика. Но такой способ сразу же запретили. Не исключена была возможность случайного отрыва бака. Тогда придумали другое. Снимали заднее бронестекло и в гаргрот заталкивали механика. Он только наполовину мог влезть туда и лежал на спине нагнувшегося вперед летчика. Мирились… Я радовался, если приходилось везти небольшого Волкова, но Карпушкина… Он почти весь оставался в кабине…
В Турбе долго не засиделись. Хоть фронт и откатился за Вислу, немецкая дальнобойная артиллерия стала обстреливать аэродром, и пришлось оттуда убраться. Было слышно, как орудие призводило выстрел, и примерно через десять секунд на аэродроме разрывался снаряд. Один из снарядов попал в самолет с номером «8», который загорелся. Техники бросились к самолету, и снаряд разорвался недалеко от этой группы, убив техника звена Бушмелева Афанасия Никифоровича и ранив еще несколько человек.
На войне смешное и трагичное часто ходят рука об руку. В этот день Коля Гулаев кое-какие свои личные вещи и ордена положил в самолет за бронестекло, а во время обстрела техник самолета вытащил их, боясь, что снаряд может попасть в самолет и ордена погибнут. Летчикам была дана команда на взлет, и все три эскадрильи, невзирая на продолжавшийся обстрел, перелетели на аэродром Хожелеев. После посадки Гулаев облазил весь самолет в поисках орденов и был крайне расстроен, не найдя их. Все его утешали как могли, говоря: «Ничего, новые заработаешь». Только когда прибыл инженерно-технический состав полка, награды нашлись, но долго ему еще приходилось выслушивать наши остроты…
На следующий день, во время похорон, орудийным огнем противник накрыл похоронную процессию, и когда люди разбежались по кладбищу, а оно было рядом с аэродромом, то поймали немецкого артиллерийского корректировщика. И хотя обстрел после этого прекратился, но полк решено было перебазировать на аэродром Хожелеев.
Наземные войска вели бои за Сандомирский плацдарм, за город. Пришлось поработать и нам. Прикрывали переправы, вели воздушные бои, штурмовали контратакующие части противника. Во время одной из таких штурмовок был подбит Глотов. Но он сумел перетянуть линию фронта, сел на своей территории.
В сентябре какому-то штабному мудрецу пришла в голову мысль, чтобы самолеты-истребители полетали над Берлином на бреющем полете. Вызвали Архипенко, Никифорова и Бекашонка на КП, на котором находились приехавшие из штаба дивизии и корпуса политработники и замполит полка. Поставили задачу: готовиться к полету на Берлин. Архипенко рассказывал: «Мы говорим, что бензина, мол, не хватит долететь даже до реки Одер, нас в ответ заверяют, что привезут подвесные баки, мы не унимаемся: и с баками на обратном пути Одера не перелететь, – нам спокойно отвечают что-то вроде того, что садиться придется на территории Германии и искать своих спасителей. В общем, решили нашей геройской смертью прикрыть свои задницы».
Три дня заместитель командира полка по политчасти ходил за ними по пятам, внушая мысль о необходимости этого полета, о том, что мы должны показать всему миру, что советские истребители с красными звездами уже появились над Берлином. На четвертый день дали отбой, сообщили, что такого полета не будет: кто-то справедливо заметил, что мы летаем на самолетах американского производства и поучительность демонстрационного полета это несколько подрывает. Наконец-то все вздохнули свободно.