— Я могу его навестить? — делаю шаг к угрюмому следователю, собиравшему свои пожитки в портфель.
— Можете, — после некоторого раздумья выдал Колобов, проведя рукой по вспотевшей с залысиной макушке головы. — В моем присутствии.
Оборачиваюсь на адвоката, который царственно кивает, позволяя встречу с мужем.
19. Глава
Сколько веревочке не виться, а этот день должен был наступить. Максим мой поход в больницу к мужу никак не прокомментировал. Сварский делал вид, что сильно занят и в доме не появлялся третий день, хотя его незримое присутствие в виде глаз и ушей охраны всегда рядом. Люди-тени иногда «ненавязчиво» передавали личные пожелания…
— Виолетта Игоревна, вам лучше переодеться…
Смотрю, как на дурака. С каких таких радостей я должна переодеваться? Пусть смотрит бывший муженек, на что променял ради своих «шалостей». Еще чего! Два часа марафет наводила и платье подбирала — фыркаю в ответ, что не собираюсь менять одежду.
И что вы думаете? Этот неандерталец хватает меня за плечи, разворачивает лицом в обратную сторону от выхода и «легонько» так, толкает в спину… Я чуть не раскорячилась, отлетев на полтора метра по коридору, благо успела зацепиться за косяк в другую комнату.
— Вам очень пойдет брючный костюм… Максим Валерьянович сказал.
«Ах, ты ж пиявка!» — если бы взгляды могли испепелять, то от паразита осталась уже кучка пепла. Я бы его метелочкой на совочек и нет больше распорядителя, во что Виолетте наряжаться.
Негодуя, меняю короткое платье на легкий брючный бежевый комплект. На белый топ накидываю сверху пиджак с рукавом три четверти. Менее красивой не стала, разве что шкала злобы возросла в разы. Пусть сейчас не видно стройных ног, но аппетитно обтянутая тканью попка — еще какой аргумент мужскому шовинизму.
По пути добрая женщина Виола заехала в кулинарию и купила разной выпечки. С пустыми руками как-то не прилично… даже кинуть в него будет нечем. Пусть давится и вспоминает меня добрым словом, жук навозный.
Едва ступила на территорию больничного комплекса, мои накрутки и переживания сдулись. Парочка навстречу, где женщина заботливо помогает мужчине на костылях. Тот сердится, что может сам свои снимки донести до корпуса. Естественно, документы падают на асфальтированную дорожку. Ворчание, оханье… Видно, что он храбрится, а спутница очень сильно переживает, едва сдерживая слезы. Костыли падают в разные стороны. Мужик заваливается на бок, вытянув вперед ногу в гипсе.
— Коленька! Да что ты?! Давай помогу, — кидается сердечная, хватая своего мужика двумя руками. Он ее пытается оттолкнуть:
— Лена, я сам! Что ты, как с маленьким? У самой спина болит, а туда же лезешь…
Они — семья. Во всей их перепалке видна забота друг о друге. Ком встает в горле. Испытываю чувство неловкости, что они меня заметили и окатили взглядом: «Чего уставилась? Здесь тебе не кино показывают. Иди себе дальше».
Прибавляю шаг, ругая себя за подсматривание за совершенно незнакомыми людьми. Мне бы тоже не понравилось, что вот так таращатся.
Ступени давались мне с трудом. Я шла наверх со скоростью черепахи, заставляя себя перебирать ногами и взять «высоту». В животе узел завязывался от неизбежного… Сейчас увижу его рожу предательскую и… И что? Дальше мысли терялись.
Спросив у первого встречного человека в белом халате, где необходимый номер палаты, нашла искомое. Долго здороваюсь с дверью, держась за ручку. Вдох-выдох. Больничные запахи не спутать ни с чем. Они навевают тоску и безнадегу. Здесь время идет по-другому, отмеряя каждому свое.
Толкаю от себя дверь. Не сразу узнаю в небритом и осунувшемся человеке Пашку. Потухший взгляд. Взлохмаченные волосы. Некогда ухоженный и красивый мужчина сейчас больше походил на бездомного, уставшего от жизни человека.
— Привет, — делаю шаг вперед под удивленным взглядом карих глаз.
Там целая гамма эмоций: радость, надежда, трудно скрываемое волнение. Бывший соскочил с кровати, на которой сидел, и стал суматошно поправлять одеяло. Потом передвигать на тумбочке лекарства, стакан с недопитым чаем дребезжит ложкой.
— Летти, присаживайся, — показывает на кровать, а сам щемится ближе к «голове» кровати, оставив большое пространство, словно боясь спугнуть.
— Я вот заехала в кондитерскую, — отдаю пакет, совершая церемонию подношения даров. Гаврилов вцепился в этот пакет, будто я его сейчас обратно отбирать начну, и положил на колени, прижав к себе.
— Спасибо. Пахнет вкусно, — приоткрыл слегка и снова смял в кучу.
Качаю головой, не веря, что за такое короткое время можно так измениться. Передо мной человек, который сдался и опустил руки. Возможно, этому способствовало отсутствие какой-либо поддержки — что-то сродни жалости проскальзывает мимолетной слабостью.
Здесь есть обшарпанный стул, где сидушка порвана и поролон торчит, выглядывая из большой дыры. Выбираю край кровати для посиделок. Под моим весом кровать жалобно скрипнула.
— Э-э-э. Ну, как ты? — снова оглядываюсь на скромную обстановку. В палате нет телевизора и холодильника. Боря не обеспечил другу нормальную палату? — весь вопрос у меня в глазах.