— Я сам не захотел, — понимает мое ошеломление. — Мне и здесь нормально. Сижу в телефоне обычно, а телевизор и раньше не любил, — оправдывается.
— Кто тебя отравил, Паш? Это что за история? Дианка приносила от меня мандарины? — закидываю вопросами.
— Диана? Ее не было… Я заказывал доставку пиццы в тот день. Приходил паренек в зеленой кепке и медицинской маске на лице. Через час мне стало плохо, чуть не сдох, выплевывая кишки наружу. Повезло, что съел всего кусок пиццы, и дозировка мышьяка была небольшая.
Удивительные дела творятся! А где обещанный полицейский у палаты? Как пропустили доставщика? Ах, да. Я сама прошла свободно… Борису звонить бессмысленно. Он мне больше ничего не должен. Поэтому набираю на телефоне единственного человека, способного все решить.
— Да, Виола? — мне ответили после двух гудков.
— Павел Гаврилов должен дожить до развода. Нужно сменить больницу на платную клинику, где ему будут оказывать соответствующее лечение.
— Что-то еще? — его голос спокоен, как тихий океан перед штормом.
— Выделить охрану, — добавляю.
— Баб ему тоже доставить? — явно издевается.
— Да, одну в форме полицейского, вторую овчаркой можно приодеть.
Мне в ответ только хмыканье.
— Летти, ты совсем уже? — у мужа голос прорезался. — Какой развод? Какие собаки?
20. Глава
— С кем ты разговариваешь? Что это за мужик, я спрашиваю?! Ты моя жена! Летти, какого хрена ты творишь?
«Ой, все!» — закатываю глаза. О чем можно с ним говорить? Любое мое слово будет воспринято еще более бурным потоком ненужных вопросов.
— Паш, сходи в столовку, попей чайку. Я подожду здесь. У нас длинный разговор. Своими криками ты ничего не добьешься.
— Сегодня компот…
— Тем более! Давай, и мне полстакана принеси, — прикрываю глаза и глубоко вздыхаю, сдерживая огнедышащего дракона внутри себя.
Одарив меня взглядом: «гоняешь больного человека», поковылял за компотиком, захватив стакан с тумбочки. Едва за бывшим закрывается дверь, у меня вырывается злое рычание. «Про жену вспомнил», — мозг начинает плавиться от неконтролируемой ярости. Виноватой делаю подушку, которая хранит Пашкин запах. Хватаю ее двумя руками, представляя, что это — шея блудного Гаврилова. «Сука! Так бы и придушила, да сидеть не хочу из-за дерьма. Сколько бы мне дали на суде? Разве не сойдет за самооборону, что этот чудак на букву «м» мне все нервы вымотал? Нет, он этого не стоит», — постепенно пелена спадает с глаз. Часто дышу ртом, чтобы остыть и скинуть уровень адреналина в крови. Нескольких секунд мне хватает, чтобы расправить покоцаную подушку и вернуть ее на место. Надо поскорее завязывать с реверансами. Душно рядом с ним, невыносимо… Наделаю глупостей еще…
Скрипнула дверь и появился добытчик компота, неся два стакана в руках. Идет, балансируя, чтобы не расплескать драгоценный напиток. Не могу сдержать ухмылочки про себя. Когда-то мне его забота казалась такой правильной, а теперь думается, что это было привычкой ухаживать, словно за домашним питомцем. Потом он уходил других кошек гладить… Десять лет бездарно просраны — ни семьи, ни детей.
Поморщилась от кислинки, глотнув напиток. Хотя, не так уж и плохо — снова отпиваю, рассматривая на дне граненого стакана плавающую курагу. Захотелось сбежать. Прямо сейчас. Это чувство тоже гашу. «Давай, трусиха!».
— Я подала на развод, Паш, — не смотрю в его сторону. — Нас разведут даже без твоего согласия. На днях, — вот, вроде бы сказала. Остальное его не касается.
— Бросаешь меня, — голос мужа скрипит обидой. — Не нужен тебе больной? Правильно. Ты у меня умница, красавица… Зачем с инвалидом возиться?
— Ты меня предал, Паш. Перечеркнул все, что между нами было. Думаешь, сейчас разжалобить? Ненавижу мужиков, которые изменяют своим женщинам. Думают, что там что-то новое, более острое, запретное. Потом приходят и лезут с грязными руками, не испытывая ни малейшего угрызения совести. А когда их поймали за член, тут же уходят в несознанку: «извини, так получилось, я не хотел!». Все ты понимал. Тебе нравилось ходить по краю и врать мне каждый день. Мне такой муж нахер не нужен, понял? Гаврилов, ты поедешь в другую клинику, как миленький, и будешь делать все, как скажут врачи, а не строить из себя страдальца, брошенного на произвол судьбы. Ты, сука, не страдалец, а паяц долбанный! Умирает он тут добровольно мне назло, да?! Сдохнешь, мне же лучше. Кремирую твое никчемное блядское тельце и развею пепел по ветру. Или ты надеешься, что с цветочками буду на могилку шастать и слезы лить? На меня смотр-р-ри! — встаю напротив, возвышаясь, сверкая глазами, в интонации слышалась похоронная сталь, которая даже меня покоробила.
Павел дергается, проливая часть компота на футболку. Задирает голову. Он смирился. Ответить нечего. В глазах тоска всего мира и обреченность. Хлопает ресницами, борясь с выплеском эмоций. Одинокая слеза катится по щеке, оставляя влажную дорожку.
— Уходи, — словно отдает последнее дыхание.
Коридоры мне кажутся длинными. Хочу вырваться и забыть последний час жизни. Сама от себя не ожидала тех слов, которые лились сами из незакрывающегося рта. Поздно жалеть. Я наивно полагала, что смогу терпеть его присутствие рядом и работать дальше. Черт! А зачем? Для чего бороться за «Гард»? Мы его строили с Пашкой ради нашего будущего, которого уже нет, и не будет.
Встречные шарахались от меня, как от исчадия ада. Несусь на всех парах, не разбирая дороги. Лицо сводит от судороги злости, должно быть, выгляжу маньячкой, выискивающей свою жертву. Госпади, докатилась…